Как мини-водопровод на Урале тормозит крупнейшую энергосделку Европы

Водопровод в Сургуте стал камнем преткновения для завершения крупнейшей сделки в европейской энергетике — поглощения немецкого концерна Uniper финской госкорпорацией Fortum. Как стало известно «URA.RU», проблема в особом статусе этого водопровода, изменить который может только правительство России. Источник агентства утверждает, что эта тема обсуждалась в Горках-9 в начале недели после встречи премьера Дмитрия Медведева с главами компаний — крупнейших инвесторов в экономику России — юбилейного заседания комиссии по иностранным инвестициям.

В прошлом году Fortum, которому в России принадлежат электростанции в Тюмени и Челябинске, купил 49,9% немецкой Uniper, владеющей в России электростанциями в Сургуте, Красноярске и Перми. Больший пакет не позволила приобрести Федеральная антимонопольная служба, поскольку после объявления финнами о сделке «Водоканал», входящий в состав Сургутской ГРЭС-2, был внесен руководством немецкой компании в российский реестр естественных монополий. В СМИ обсуждалась версия, что сделано это было для срыва сделки: российский закон запрещает владеть стратегическими объектами юридическим лицам, связанным с иностранными государствами, а Fortum на 50,8% принадлежит правительству Финляндии.

Внезапно оказалось, что ключ к европейской энергетике, к слиянию двух компаний, одна из которых, Uniper, владеет десятками электростанций по всей Европе от Германии до Швеции, несколькими важнейшими газовыми хранилищами в Австрии, газопроводами Северный поток-1 и -2 (Uniper принадлежат доли и в первой нитке, и во второй) находится в Сургуте. «URA.RU» связалось с экс-руководителем Сургутской ГРЭС-2 Евгением Жиляевым, чтобы выяснить, что за актив тормозит масштабную европейскую сделку.

Евгений Викторович Жиляев в 1975 году закончил Харьковский политехнический институт, попал по распределению в Москву — в ВТИ, Всесоюзный технических институт, который входил в систему Минэнерго СССР. В 1976 году работал на Углегорской ГРЭС на Украине, где за девять лет дорос до уровня начальника котлотурбинного цеха. Дальше — несколько лет на разных должностях в разных предприятиях украинской энергетики. В 1996 году был приглашен на строительство Нижневартовской ГРЭС в Ханты-Мансийском автономном округе заниматься монтажом оборудования. Пришел начальником участка, закончил заместителем главного инженера. В ноябре 2001 года перешел на работу начальником котлотурбинного цеха на Сургутскую ГРЭС-2. 15 января 2007 года стал ее директором. В апреле 2016 ушел на пенсию.

— Немецкие акционеры стали собственниками, когда вы были директором станции?

— Время моего управления станцией пришлось — как во всей российской электроэнергетике — на период реформы отрасли. Напомню, РАО ЕЭС разделили на несколько десятков компаний. Территориальную тепловую генерацию объединили в территориальные генерирующие компании — ТГК. Крупнейшие ТЭС из разных уголков страны объединили в оптовые генерирующие компании — ОГК. Сургутская ГРЭС-2 вошла в состав ОГК-4. К ней присоединили ГРЭС из Смоленской области, Пермского (Яйвинская ГРЭС) и Красноярского (Березовская ГРЭС) краев, Подмосковья (Шатурская ГРЭС). ОГК-4 была, на мой взгляд, лучшей тепловой генерирующей компанией, ею интересовались многие инвесторы — итальянские, финские, российские. Однако в итоге компанию купили немцы.

— Почему, по вашему, ОГК-4 — лучшая?

— Конечно, из-за Сургутской ГРЭС-2. Как я часто объяснял в бытность директором журналистам, СуГРЭС-2 — это один из китов, на котором держится, или держался, бюджет Российской Федерации. Еще до того, как на станции построили новые энергоблоки, ее мощность составляла 4800 МВт, количество персонала — в разные периоды — достигало 1200 человек. На производимой сургутскими ГРЭС-1 и ГРЭС-2 электрической энергии держалась тогда вся нефтегазодобыча Западной Сибири — ХМАО и ЯНАО. Я всегда чувствовал огромную ответственность. Даже если промах допустил мой подчиненный, я считал, что в безалаберности работника виноват руководитель. Значит, я недосмотрел, недовложил в головы. И если метеорит попадет в станцию, все равно — ответственность на мне. Так меня воспитали с ранних лет.

С приходом немецких акционеров на станции построили два новых парогазовых энергоблока по 400 МВт. Установленная мощность электростанции достигла 5600 МВт — мы стали крупнейшей тепловой электростанцией в Евразии. Благодаря доступности сравнительно недорого топлива, попутного нефтяного газа, благодаря тому, что нефтегазу постоянно нужно электричество, в отличии, например, от заводов Урала, которые ночью не работают, Сургутская ГРЭС-2 долгие годы оставалась бриллиантом российской энергетики. Таких экономических показателей, как у нее, не было ни у кого.

— Что такое парогазовый цикл и чем он отличается от той технологии, которая была на станции до строительства новых энергоблоков?

— Парогазовый цикл — сравнительно новая технология в тепловой генерации электричества. Прежняя называлась паросиловым циклом. Я попробую очень упрощенно объяснить разницу. Паросиловой цикл — это большой чайник, к которому приставили турбину и генератор. Специальным образом подготовленная и очищенная вода попадает в котел, ее нагревают, она раскручивает турбину, турбина приводит в действие генератор, получается электричество. После этого этот пар нужно охладить. Это происходит в конденсаторе, куда по отдельному контуру поступает другая, циркуляционная, вода — из внешних источников.

Чтобы охладить пар, который раскручивают турбины энергоблоков по 800 МВт, установленные на СуГРЭС-2, нужно очень много воды. Для этих целей был сооружен отдельный искусственный водоем. Из него огромными циркуляционными насосами по двухметровым трубам вода поступает в конденсаторы, вода охлаждает пар очищенной воды и уходит обратно в водохранилище. Такие водохранилища есть на всех больших тепловых электростанциях, поэтому эти электростанции называют конденсационными. На менее мощных тепловых станциях, ТЭЦ, роль водохранилищ выполняют градирни. Это высокие широкие трубы, они обычно стоят в городах, где для водохранилищ нет места. Их хорошо заметно зимой, когда из градирен поднимается пар.

В более современном парогазовом цикле появляется дополнительный элемент. Сначала идет газовая турбина, она сжигает газ, производит электричество, горячий отработанный газ попадает в котел-утилизатор, который по знакомой схеме производит пар, пар работает второй раз — то есть, сжигая, тот же объем газа можно вырабатывать электричество два раза, что более эффективно.

— А при чем тут водоканал?

— Для начала, это не водоканал, а водопровод. И этот водопровод, о котором столько говорят в последнее время, здесь вообще ни при чем. Основной, так сказать, бизнес СуГРЭС-2 — это производство электричество. Я не берусь за точность, цифры, но очень приблизительно, в доходах станции электричество составляет 99 процентов. Еще 99 сотых процента — это продажа тепловой энергии. Грубо говоря, треть города Сургута получает горячую воду от Сургутской ГРЭС-2, еще со времен СССР. И, наконец, самый тонкий, едва заметный слой, — это продажа питьевой воды.

— Зачем электростанции продавать питьевую воду?

— Это получилось почти случайно, и бизнесом никаким не было. Вернемся на 40 лет назад, когда станцию начали строить. Сургут — рассредоточенный город. В нем исторически не было крепко сбитого центра, как, например, в Нижневартовске. В Сургуте много разных микрорайонов — нефтянников, геологов, строителей, энергетиков — по ведомству, которое строило предприятие рядом. На отшибе от основного жилого массива построили ГРЭС — первую и вторую. Тащить туда питьевой водопровод из города даже во времена СССР не имело ни экономического, ни практического смысла. Чтобы снабжать сотрудников станции питьевой водой было решено пробурить несколько артезианских скважин и построить станцию очистки питьевой воды.

Рядом со станцией построили базу ОМТС, отдел материально-технических средств, то есть склад, а также два пятиэтажных двухподъездных общежития, в которых жили сотрудники станции. Человек, может быть, 300 — в самые лучшие времена. Этот микромикрорайон получил название Финского поселка, по названию первых деревянных бараков по «финскому проекту», каких на Севере — полно. Я сам в одной из этих пятиэтажек прожил около года. Разумеется, для своих сотрудников с ГРЭС протянули трубу с питьевой водой: Финский поселок считался частью станции. Перед реформой РАО ЕЭС общежития передали на баланс городу, но поселок продолжить снабжать водой по просьбе администрации.

— А зачем станция в 2016 году получила лицензию на «бактериологическую работу с возбудителями инфекционных заболеваний IV группы патогенности»?

— На ГРЭС всегда осуществлялся сброс сточных вод в водохранилище. У нас, простите, работает 1000 человек, которые осуществляют жизнедеятельность, у которой есть отходы. Мы в силу технологии всегда осуществляли контроль за тем, что мы сливаем в водоем, из которого берем воду для охлаждения пара. Если я правильно помню, переполучение лицензии было связано с этим. Насколько я знаю, это могла бы делать и сторонняя организация на аутсорсинге, как делают многие другие электростанции, но нам было проще получить собственную лицензию. Никакой интриги.