Протесты в Шиесе, Екатеринбурге и Магасе имеют одинаковую причину

«URA.RU» продолжает исследовать феномен современного российского протеста ( начало — о том, как менялись протесты в Москве — здесь). За последнее время российские власти получили три сюрприза — протесты в Шиесе, Магасе, и в Екатеринбурге. Все три истории — незавершенные, неосмысленные и по-настоящему нерассказанные.

Региональные протесты 2018—2019 годов, несмотря на короткий временной промежуток, содержат солидный бэкграунд. Так, можно вспомнить события декабря 2008-го, когда московский спецотряд МВД «Зубр» разогнал несколько сотен жителей Владивостока, не согласных с повышением пошлин на подержанные иномарки. Речь шла о праворульных японских авто, поставка которых стала в Приморье неофициальной отраслью, поддерживающей местное население.

Потом в 2009—2010 годах из-за роста транспортного налога бурлил Калининград. Периодически подтягивались дальнобойщики, недовольные введением системы взимания платы с грузовиков «Платон». Более массовые протесты произошли зимой 2011—2012 годов — вышли возмущенные результатами выборов в Госдуму шестого созыва (половина мест там тогда досталась «Единой России»). Вскоре к акциям присоединились другие города. В частности, Екатеринбург. Именно на почве борьбы с уличным протестом взошла звезда начальника сборочного цеха «Уралвагонзавода» Игоря Холманских, вскоре очутившегося в кресле полпреда. Именно в столице УрФО история продемонстрировала свое чувство юмора — через некоторое время лидеров местного протеста разбросало от здешних околовластных политических структур до ополченческих антиукраинских отрядов Донбасса.

По мнению социолога Григория Юдина, все вышеперечисленное и происходящее в наши дни имело и имеет «структурную причину». «Она состоит в том, что в России, во-первых, высок уровень централизации и низок уровень самоуправления. Во-вторых, велико неравенство. Главное измерение неравенства — территориальное: между Москвой и регионами большая разница. Кроме того, в РФ только 1% населения открыт доступ к более чем 40% богатств страны, а еще 10% — примерно к 70%», — отмечает Юдин.

Стояние на Шиесе

Большая история обратила внимание на архангельскую железнодорожную станцию Шиес летом 2018-го. В рамках мусорной реформы в окрестностях указанного пункта решили возводить мусорный полигон для складирования отходов из Москвы. Жители Поморья возмутились. В разных городах региона стартовали протестные митинги численностью от нескольких десятков до нескольких тысяч участников. Осенью люди начали перекрывать дорогу, ведущую к стройке. В январе 2019-го неподалеку обосновались активисты, следившие за происходящим на «объекте». Постепенно их лагерь разрастался, туда все чаще наведывались правоохранители, но до столкновений дело, к счастью, не довели. В сентябре протестующие объявили об основании экологической «Коммуны на Шиесе».

Наблюдающая за процессом социолог Ольга Руссова подчеркивает — еще в прошлом августе никто в Архангельской области не предполагал, что протест настолько затянется. «Сейчас идет структурирование движения. Маленькая станция стала большим социальным институтом», — поясняет она. По словам Руссовой, участники акций получили «образовательную, правовую, политическую прививки», данные люди не подверглись радикализации и всячески противостоят ей. Специалист отмечает сильные горизонтальные связи «шиесского сообщества», умудрившегося всего за пару недель собрать свыше 60 тысяч подписей против появления мусорного полигона.

Сейчас «стояние на Шиесе», о котором в соцсетях уже пишут стихи и песни, продолжается. «Власти не меняют свою политику, они меняют ее образ. Решение принято и мнение народа узнать не пытаются», — констатирует Руссова. Вместе с тем протестующие не уходят, а значит, все же, теоретически возможны оба противоположных варианта развития событий — либо проект отменят, либо используют силу.

Кавказский протест

Вслед за Шиесом «вспыхнула» Ингушетия. На взгляд неискушенного наблюдателя, ничего особенного не случилось — два соседних региона (упомянутая республика и Чечня) фактически кулуарно зафиксировали общую границу. И все. Какую бы реакцию вызвало аналогичное уточнение границы, например, между Свердловской и Курганской областями? Правильно. Никакой. Но Северный Кавказ — особенная территория.

В конечном итоге, здесь вопрос упирается в землю как символ. Земля на Северном Кавказе в силу природных особенностей — роскошь, коллективное достояние. У обществ, исторически располагающих ею, и, соответственно, обделенных — специфические отношения. Отношения эти всегда регулировались наборами различных правил. Ситуацию не изменили ни 170-летняя Кавказская война, ни реформы Советской власти, ни трансформации постсоветского периода. Земля как нечто священное, не предназначенное для единоличного распоряжения.

И вот 26 сентября 2018-го глава Ингушетии Юнус-бек Евкуров подписывает с Чечней соглашение об установлении границы, не проводя референдума, предусмотренного республиканским законом. В результате субъекты федерации обменялись небольшими участками. Реакция ингушей оказалась острой — люди ответили протестным митингом, продолжавшимся до 27 ноября. Численность участников в разное время варьировалась от пяти десятков до 10 тысяч. 26 марта 2019-го акция возобновилась, но уже на следующий день, 27-го, ее разогнали силовики, командированные из других регионов. Десятки активистов были задержаны и арестованы. А через три месяца своего поста лишился Евкуров — его отозвали в Москву, в министерство обороны. Вместо него из Поволжья прислали местного уроженца Махмуд-Али Калиматова.

Эксперт по Кавказу Екатерина Сокирянская говорит, что ингушские события — сюжет не только про границы и землю, но и про усталость населения от коррумпированного руководства. «Многие федеральные общественники хвалили Евкурова за либеральность, но коррупция при нем процветала невероятно. Ингушей раздражало, что приезжие обращали внимание на то, какой Юнус-бек обходительный с журналистами и правозащитниками, поскольку неэффективность госуправления очень мешала жить», — отмечает она. Кроме того, по словам исследователя Евгения Иванова, протестующих и местных силовиков объединяли этничность и религия. Потому для разгона и привлекли «федералов».

Прибывший на смену Евкурову Калиматов вряд ли является фигурой на долгосрочную перспективу, считает Иванов. По словам специалиста, функция Махмуд-Али — законсервировать ситуацию. «Проблемы останутся. Думаю, решать вопрос границы будут в двух случаях: если в Ингушетии появится человек, сопоставимый по авторитету с Рамзаном Кадыровым, или если поменяется ситуация в Чечне», — резюмирует исследователь.

Битва за сквер

В 2018—2019 годах повестку дня Екатеринбурга заполнили протесты, не связанные с политикой. Сперва общественность «обнимала» (выстраивалась вокруг, держась за руки) недостроенную телебашню в центре мегаполиса, которую все равно снесли. Затем — городской пруд, оспаривая возведение в пределах его акватории искусственного острова для строительства храма Святой Екатерины. Идея стройки принадлежала уральским бизнесменам Андрею Козицыну и Игорю Алтушкину, которых поддерживали региональные власти.

Получив отпор у пруда, олигархи обратили взоры на сквер у драматического театра и в середине минувшего мая ситуация обострилась. 13 мая 2019 граждане нервно отреагировали на появление сетчатого забора вокруг предполагаемой «точки» начала работ. В ответ туда выдвинулись подконтрольные Алтушкину спортсмены, а затем полицейские и росгвардейцы. Протестующие тоже продолжали собираться. Две ночи, на 14 и 15 мая, длилось противостояние горожан, — от 1500 до 5000 на различных этапах, — и силовиков. Сетчатый забор поменяли на капитальный. Разрубил «Гордиев узел» президент Путин, заявивший, что судьбу храма нужно решить голосованием жителей города. В итоге, в октябре екатеринбуржцы высказались за появление храма на территории бывшего приборостроительного завода.

Социолог Денис Волков фиксирует: в Екатеринбурге мы имели дело между активными горожанами с одной стороны и крупным бизнесом и церковью с другой. По мнению эксперта, это абсолютно укладывается в контекст общего положения, характеризующегося падением авторитета власти, ростом протестных настроений и снижением уровня жизни.

«Французская» тенденция

Сейчас нет оснований предполагать, что региональные протесты внезапно закончатся. В октябре было неспокойно в столице Бурятии — Улан-Удэ, где выступали защитники шамана Александра Габышева.

«Поводы для недовольства найдутся всегда, но в силу дефицита доверия к политическим лидерам, вряд ли движение разовьется в общероссийское. Видимо, мы получим вспышки по локальным поводам, которые станут затухать по мере решения вызывающих их проблем», — считает социолог Михаил Дмитриев. С ним соглашается Денис Волков: «Ситуация сложная, но стабильная. Масштаб протестов сейчас может начать уменьшаться, так как в течение года медленно улучшались общественные настроения, немного вырос оптимизм и рейтинги власти. Хотя отдельные сюжеты могут возникать в крупных городах, где есть гражданские структуры».

Григорий Юдин добавляет: сегодня в России работает система, которую французский политический теоретик Пьер Розанваллон назвал «контрдемократией». Это явление, олицетворяющее гражданское недоверие, включающее в себя различные формы альтернативной властям активности: митинги, объединения, обсуждения. При «контрдемократии» действует следующая схема: «Раз вы срываете наши планы, мы сорвем ваши». «Все ситуации, которые мы обсуждали, — Москва, Шиес, Ингушетия, Екатеринбург, — вписываются в данную схему», — акцентирует Юдин. Осталось только понять, почему власти не могут на них повлиять — об этом в материале, который выйдет в понедельник, 2 декабря.