Жизнь после Губернатора

Два года назад его проклинали и ненавидели, ему припоминали ошибки, которых за 14 лет у любого накопилось бы множество. А теперь по нему скучают. Он – это первый губернатор Свердловской области Эдуард Россель. В февральском номере глянцевого «Стольника» опубликовано интервью с самым ярким и неповторимым политиком нашего региона. И, с согласия редакции, «URA.Ru» публикует его, потому что первые же фразы позволяют вспомнить этого человека, глыбу, что спокойно и мирно отошел от власти, но продолжает оставаться собой.

 

Решеткина: Эдуард Эргартович, вы уже год как ушли с поста губернатора?

 

Россель: Я передал власть 23 ноября 2009 года –- получается год и два месяца.

 

Табуев: Мы сегодня не собираемся разговаривать о политике. Нам хочется беседы внеполитической – у наших представителей власти вообще не принято давать интервью в жанре «life-style». А жаль.

 

Решеткина: И давайте начнем с того, чем Эдуард Россель занимался прошедший после отставки год.?

 

Россель: Первое – я решил немножко разобраться в собственном доме, где я находился очень мало. У меня 50 лет трудового стажа, и все 50 лет я с семьей был очень мало. Не видел, как выросли дочь, внук, внучка. На работе каждый день был уже в 7.30, а то и в 7, уходил в 22.00–-23.00. Были годы, когда возвращался с работы и в 2 часа ночи. То есть приходил, когда уже все спят, и уходил, когда еще все спят. А сейчас выпало время, когда можно посмотреть, что у тебя в квартире, что у тебя с лыжами-ружьями охотничьими, с удочками-лесками-крючками, и разобрать библиотеку, которая скопилась у меня за годы, прямо скажем, завидная. Время для этого появляется, потому что нагрузки в Совете Федерации не сравнимы с теми, что лежали на плечах губернатора.

 

 

Табуев: Подводя итоги – не жалеете о том, что когда-то приехали в Екатеринбург и остались здесь навсегда? Я знаю, вам предлагали ехать в Москву руководить департаментом черной металлургии в Минстрое СССР.

 

Россель: Нет, никогда не жалел. Я недавно опять думал, что есть что-то такое, что нами управляет свыше. В 19 лет я со своими двоюродными братьями в Ухте подкинул к потолку географический справочник, чтобы определиться с тем, куда поехать жить и учиться после окончания средней школы. Почему книжка открылась так? Почему я выбрал Свердловск? Мистика какая-то. Когда я начал работать в Тагилстрое, оказалось, что моя двоюродная сестра была взята в зону, умерла от голода 1 января 1942 года и была похоронена в Тагиле. Потом я узнал, что мой двоюродный брат погиб в Краснотурьинске во время строительства плотины для алюминиевого завода. Представляете, какие совпадения!

 

Решеткина: То есть вы верите в судьбу. А в бога, как я поняла, нет?

 

Россель: Божественность я понимаю по-своему. Это не то, что происходит в церкви. Мое правило – соблюдай Библию в душе. В 80-е годы теща отвела дочь в церковь и крестила ее без моего ведома. Там три квитанции дают – одну в руки, другая в церкви остается, третья в райком идет. Меня вызывают сразу же, спрашивают: – ты же коммунист, зачем дочь крестил? Я отвечаю: – это не я, это теща, я ничего тут поделать не могу. А больше всего мне было противно, когда люди, которые нас преследовали за веру, разрушали храмы, спустя время падали ниц и целовали фалды...

 

Решеткина: А вы верите в карму? Что если вы что-то сделали плохое, то это к вам вернется?

 

 

Россель: Я убежден, что это есть. Когда я стал на полтора года одновременно и председателем Облсовета, и Облисполкома, против меня с огромной злостью выступало такое количество людей! Я специально пытался соединить законодательную и исполнительную власть, потому что было тяжелое время, переходный период: пришли 250 человек, им дали микрофоны – говори что хочешь. Я понимал, что в захлебе этой открывшейся свободы и демократии можно было натворить очень много. И против меня были устроены многочисленные провокации – сколько было злых выступлений! Так вот, к вопросу о карме – все, кто был против меня, на сегодня ушли из жизни, ни одного живого человека не осталось. Я пришел к выводу, что злой человек, как правило, долго не живет. Злого человека поедает его злость изнутри, а доброе, вечное продлевает его жизнь.

 

Решеткина: Если вы верите в теорию кармического взаимозачета, то объясните, за что так досталось вашему репрессированному отцу?

 

Россель: …Это трудно. Дело в том, что это было массовое явление. Тогда, в 37-м, под репрессии попали не только немцы, но и украинцы, прибалтийцы, белорусы, казаки, чеченцы. Была установка:– каждый коммунист должен был выявить двух врагов. Соседка написала на моего отца, что он купил в магазине польский костюм. Была статья «Подражание Западу», его взяли, пытали, чтобы он подписал протокол, что является шпионом. В помещении, где проводилась эта пытка, на стене висел портрет Ленина. Он сказал: «Поверните хоть его лицом к стенке, чтобы он не видел, что вы делаете». Они его бить после этого перестали. Думали, что умрет, отвезли домой. Моя бабушка, которая отца очень любила, народными способами поставила его на ноги за два месяца. Но только он первый раз вышел во двор – соседка увидела, тут же сообщила в НКВД, и в эту же ночь его забрали и расстреляли.

 

 

Решеткина: Оглядываясь на жизнь, вы ведь думали о том, чего как политик были вынужденно лишены в жизни?

 

Россель: Ну вот я вас, например, в ресторан не мог пригласить. Это же сразу стало бы сенсацией! Так что Пугачева ответила на этот вопрос – «Все могут короли, все могут короли...». Хотя я женился по любви – в ноябре мы познакомились, а в марте уже расписались. Мне был тогда 21 год, но я к тому времени был уже взрослым человеком, прошедшим все этапы жизни – видел и «дно», и то, что делается наверху. Поэтому она мне понравилась, и я решил, что женюсь.

 

Табуев: Но сейчас вы не губернатор – эти оковы, границы этических обязательств хоть немного раздвинулись?

 

Россель: Вы понимаете, я был избран первым российским губернатором, я самый старший. После меня уже пришли Лужков, Шаймиев и другие. Я заработал авторитет, статус. Ко мне привыкли как к человеку обязательному, аккуратному, дисциплинированному. Я не могу себе позволить по-другому себя вести.

 

Решеткина: Если бы вам дали возможность прожить еще одну жизнь, как бы вы ее прожили.

 

Россель: У меня была очень интересная жизнь, сверхнасыщенная, и другой жизни я не хотел бы.

 

Решеткина: Но я же говорю не о замене, а об еще об одной жизни.

 

Россель: Мне кажется, что, если бы я вовремя попал в руки к музыкантам, то был бы очень крупным и известным артистом. У меня идеальный музыкальный слух. Когда меня пацаном привезли на Север, среди немцев были музыкальные люди, которые образовали инструментальный оркестр. Я, следуя их примеру, научился играть на балалайке. Сейчас я уже так не сыграю, но тогда я играл совершенно виртуозно. Позже стал играть на гитаре, потом на русской гармошке. Был случай, когда я играл на празднике в честь избирательной кампании 24 часа подряд – было такое непрерывающееся торжество длиною в сутки: люди напивались, шли спать, просыпались, снова шли веселиться. А я все играл. Научил меня этому человек, который отсидел в лагере 17 лет, Вася Шмидт.

 

 

Табуев: Почему же музыкантом не стали?

 

Россель: Когда я уже закончил 7-й класс (а учиться я пошел в 10 лет), то очень хотел научиться играть на фортепиано. Пошел во Дворец культуры, там стояла старая фисгармония. Днем она занята была, а вечером, когда все уходили, я договорился с уборщицей приходить поиграть. Когда я пришел потом на экзамен в музыкальную школу и сыграл «Расцветали яблони и груши…» и «Яблочко», то преподаватель внимательно посмотрел на мои руки и сказал, что я мог бы очень здорово играть, но начинать надо было намного раньше. Сказал, что могу курсы баяна закончить – так, для себя. Я и сейчас могу что угодно на этом любимом инструменте сыграть – медленно только.

 

Решеткина: В 90-е, когда вы стали областным управленцем, в бизнесе, кроме как через личные отношения, построенные за бутылочкой чего-нибудь горячительного, сделки не заключались. А что происходило в политике? Неужели все исключительно через официоз?

 

 

Россель: Конечно же, политики тоже люди. У нас очень хорошие взаимоотношения сложились с Черномырдиным, с Чубайсом. Я их понимал и поддерживал. Я думаю, что и в будущем мы будем с Чубайсом иметь контакты по поводу бизнеса в Свердловской области, и я могу рассчитывать на его поддержку. Со многими политиками России за последние 20 лет удалось хорошо подружиться.

 

Табуев: Вы поздравляете друг друга с праздниками, звоните друг другу?

 

Россель: Да, конечно. Если есть какие-то тяжелые вопросы, звонишь и обращаешься лично, напрямую. Ни от кого еще отказа не было. И даже сейчас, после моего ухода с поста губернатора, в рамках закона, кому бы я ни позвонил, слова «нет» в ответ на просьбу я не слышу.

 

Решеткина: А что касается местного окружения, чувствуете, что изменилось отношение с тех пор, как ушли с поста губернатора?

 

 

Россель: К счастью, таких людей не так уж и много, но есть. Я, в принципе, всегда знал, что они неискренни – знаете, те, что подходят, обнимают тебя, целуют и говорят, что «вы у нас великий». А думают совсем по-другому. Таких и у нас, и в Москве полно.

 

Табуев: В Москве тоже подобный негативный опыт имеется?

 

Россель: Когда Ельцин Борис Николаевич был президентом, я с ним встречался с какой-то периодичностью, ездил в Москву. А когда встречаешься с президентом, на тебя готовится резюме – что творишь, как работаешь. Как правило, собирают негатив, все это готовит специальное управление по работе с регионами. Прихожу я в приемную к президенту – встречает меня человек (не буду называть имени, он до сих пор в администрации работает), обнимает, говорит комплименты. Захожу я к Борису Николаевичу. Он говорит: «Эдуард Эргартович, опять на тебя написали, жуть, что ты там творишь». Я говорю: «Борис Николаевич, можно почитать?» «Да вон, на столе лежит красная папка, почитай». Я открываю и смотрю, что это резюме, подготовленное человеком, который в приемной меня обнимал. А в досье такое понаписано, что, веря ему, меня не глядя расстрелять нужно.

 

Табуев: Как же после этого людям доверять?

 

Россель: Я в этом вопросе был закален с детства. Меня оскорбляли, унижали, мне не дали быть летчиком-испытателем, меня не пустили в техникум, мне не давали паспорт, потому что я не согласился записать туда, что я русский, будучи чистокровным немцем. Мне мама всегда говорила, чтобы я не обращал внимания на таких людей. Они исполняют свой долг, они живут в этом режиме. Она говорила: «Поверь, этот режим рухнет. Не может вечно продолжаться такое отношение к людям». И она была права.

 

Табуев: Скажите, вы о чем-нибудь еще мечтаете?

 

Россель: Я очень о многом мечтаю. Я рассматриваю данный период своей жизни как очередной этап. Я поставил себе цель знать немецкий язык, и каждый день в течение года по 2–3 часа занимаюсь. Я уже элементарно разговариваю – недавно приезжал советник канцлера ФРГ Меркель и мы сидели и общались без переводчика 45 минут. Мой преподаватель говорит, что мне осталось поехать на два месяца в Германию, попасть в языковой вакуум, и я буду говорить свободно.

 

 

Решеткина: Вы случайно не к старости в Германии готовитесь?

 

Россель: Нет. Я вот к чему готовлюсь – в бизнесе, если ты приезжаешь в Америку или в Англию и говоришь на английском языке, то 50% успеха у тебя в кармане. Все это ради того, чтобы приносить и для родной Свердловской области пользу. Я могу поехать сейчас в любой банк, в любое предприятие Германии и решить вопрос на немецком языке. Так что это для пользы дела.

 

Табуев: А что же это за дело-то будет?

 

Россель: Я целый год размышлял, чем заняться. Что еще можно полезного сделать. Я в свое время, 15 лет назад, подписал указ о создании фармацевтической отрасли в Свердловской области. 90% российского рынка лекарств – производство и поставка иностранных фирм. Я хочу создать в Свердловской области мощную фармацевтическую отрасль, которая будет практически на 3-м месте после металлургии и машиностроения.

 

 

Решеткина: Как вы видите то время, когда перестанете заниматься делами?

 

Россель: Я думаю, что это невозможно. Я буду работать до тех пор, пока бог мне дает такую возможность. У меня нет в голове такого понятия – уйти на пенсию. Пока человек занимается интеллектуальным трудом, физической работой, до тех пор он живет. Вот изучение языка, например, поддерживает память и развивает ее, а стоит только остановиться –- будет склероз.

 

Решеткина: А вы не хотели бы написать книгу?

 

 

Россель: У меня уже есть две. Одна – «Как стать губернатором в развалившемся СССР». А вторая – «Феномен» называется.

 

Решеткина: Но мы имеем в виду другую книгу – в которой все истории как на духу, все подводные камни.

 

Россель: Видите ли, самое интересное, конечно, рассказать о периоде последнего двадцатилетия в России. Многие люди – герои историй – еще живы. Говорить все как есть – значит обидеть этих людей. А врать я не могу – зачем тогда вообще об этом говорить?

 

Решеткина: А если написать и не публиковать?

 

 

Россель: У нас есть один известный оператор в Екатеринбурге, он говорит: «Давайте, Эдуард Эргартович, мы поставим 4 камеры, я вас запишу, вы мне все расскажете. А потом я положу пленку в сейф и гарантирую, что до вашей смерти ее не выпущу».

 

Табуев: И вы верите?

 

Россель: Нет, конечно. Табу на информацию наложить невозможно.

 

Табуев: Как вы думаете, что про вас в учебнике истории напишут?

 

Россель: Я не думаю об этом. Я делаю свое дело сейчас и здесь в родной Свердловской области.