«Эта война уже становится религией. И пусть... Так надо»

Накануне Дня Победы фотокорреспондент «URA.Ru» побывал в Волгограде, на Мамаевом кургане. Что увидел, запечатлел и что почувствовал — в ФОТОрепортаже Владимира Жабрикова.

Без лишних слов

В Волгоград я уехал внезапно для самого себя — буквально в последний момент, вскочив на подножку уходящего из Березовского автопоезда. Колонна из пяти машин под руководством мэра Евгения Писцова отправилась в город на Волге за Вечным огнем для городского мемориала. 3 тысячи 930 км — за символом героизма и славы.

И вот мы добрались до Мамаева кургана. С последней ступени между стенами-руинами взгляду открывается рябящая поверхность небольшого пруда, который называют «Озером слез». Мне оно действительно напомнило о выплаканных слезах и о том горе, которое принесла в дома простых людей война. Вот справа застыли,запечатлевшись в камне, фрагменты боев. Исполины-солдаты рвутся с места, словно стараясь преодолеть соленое озерцо и добраться до противоположного берега, где на каменной стене выбиты слова военного репортера Василия Гроссмана: «Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди шли в атаку, смертны ли они?!»

У памятного места всегда много людей. И это солнечное утро не стало исключением. Дети с мамами, туристы с гидами, щелчки фотоаппаратов и отблески темных очков. Всюду продают мороженое и сувениры. Словно это обычный городской парк.

Тенистая аллея уводит в прохладный переход, после которого вдруг оказываешься перед часовым возле Вечного огня — пламя вырывается из гигантского факела, крепко сжатого мертвенно-белой кистью. И вот тут накатывает: сотни и тысячи, десятки тысяч фамилий, кропотливо сложенных из мозаики — титанический труд. Словно часть дани пролитым крови и поту. По кругу зала Воинской Славы идет подъем — на верхнюю террасу, а под потолком выложено: «Да, мы были простыми смертными, и мало кто уцелел из нас, но все мы выполнили свой патриотический долг перед священной Матерью-Родиной. 1942-1943». Пронимает.

В этой атмосфере, среди списков, символов, часовых и посетителей, вдруг накатывает — ком в горле и слезы. Мимо пробежала с красными глазами девушка-фотограф; минут за десять до этого видел, как они с сотрудницей искали в списке павших какую-то фамилию. Дети заглядываются на замерших гвардейцев. Кто-то просит торопящихся подождать: «Давай постоим молча, не беги». Родители рассказывают детям, почему важны Вечный огонь и само это место.

К свету. Поднимаюсь на террасу и встаю у парапета: все то же озерцо, туристы, и мороженое, и неизменная цитата Гроссмана. С нее начинаешь и к ней же возвращаешься после полумрака зала Славы. Здесь нет лишних слов. Руины и барельеф — иллюстрация, подводка.

Вечный для всех

Существует традиция — передача вечного огня городам для зажжения их на мемориалах. Ежегодно в Волгоград приезжают делегации; в торжественном молчании под неизменные в качестве музыкального сопровождения «Грезы» Шумана к хранителям огня спускают горящий факел, от которого зажигают свечи и лампадки. После — восхождение к Родине-Матери, и огонь развозят по разным городам. Согласно церемониалу, вместе с первой свечой опаляется еще несколько — по иерусалимскому образцу. И если огонь в лампадках угаснет, то можно вновь зажечь его от свечей.

К слову сказать, хранителям из Березовского удалось довезти до родного края первоначальный огонь.

Комбат по-женски

Родина-Мать: первая ассоциация с 86-метровой скульптурой — снимок Макса Альперта 1942 года.

Издалека — внушительна и грациозна, вблизи — могуча, а при детальном рассмотрении лица — жутковата. Искажение жизни и боль — в мимике, страх — в темных провалах зрачков и рта, мольба и угроза — в жестах. Впечатляюще. Она возвышается над городом чем-то неземным, её изображают в карикатурах — властной и надежной, отрубающей голову Статуе Свободы. Родина-Мать возведена в честь павших воинов, а остается символом Надежды и Силы.

Захватывает дух

...на скамеечке у постамента Родины-Матери сидел старик с немного грустной улыбкой, на пиджаке — юбилейная медаль 70-летия Победы и орденские планки. Смотрел вверх, а потом попросил прохожих сфотографировать его. Чуть позже я увидел ветерана ещё раз — на площади Героев, в тени деревьев, с пломбиром.

Кто он? И приходил ли раньше сюда всегда один? Или собирался с сослуживцами, коллегами, родственниками? Кем были те, мимо кого мы каждый день проходим мимо и, возможно, обращаем на них внимание, только если их грудь в орденах?

Почему-то именно здесь, на величественном, пропитанном кровью Мамаевом кургане меня особенно остро пробрала мысль об ответственности потомков перед воинами. И стало грустно: каждый год ветеранов становится меньше, а мы вспоминаем их, почитаем их подвиг лишь накануне очередной годовщины Победы.

P.S.:

Спускаясь с кургана, слушал обрывки разговоров: «Это уже возводится в ранг религии. Поклонение и все такое...» — «Пусть. Если так, то это не самый худший вариант — почитание павших воинов и гордость за свою историю».

«Папа, а почему тут цветы лежат?» — девочка лет четырех трогает гвоздику на одной из каменных плит с «Вечной памятью». — «Так люди показывают свою причастность и выражают благодарность сражавшимся на войне»...