Павел Суляндзига: «Все, что было в Салехарде, — это история»

В Ассоциации по защите прав аборигенов, которую возглавляет депутат Госдумы от Ямала, возник конфликт. Главного противника ямальского политика лишили должности и обвинили в измене интересам коренных народов. О том, как видит этот скандал сам Павел Суляндзига и почему вспоминает ямальского депутата Сергея Харючи — в беседе с «URA.Ru».

— Павел Васильевич, в декабре вас сместили с поста вице-президента Ассоциации КМНС. В чем вам видятся причины?

— Я не был на том заседании, но могу говорить, что это была инициатива президента ассоциации (Григория Ледкова — прим.ред). Меня сместили с формулировкой «за действия, порочащие ассоциацию». Последний разговор с Григорием Ледковым у меня был накануне этого координационного совета, я ему сказал, что готов уйти с поста, потому что у нас работа не получается. Но он сказал, что хотел бы, чтобы я еще работал.

Как я понимаю, у него были немного другие планы — чтобы я не сам ушел. Он пригласил на это заседание моего соплеменника, который наговорил, извините, всякую чушь …

— Речь о критике ваших действий по национальному парку в Приморском крае со стороны Владимира Каленчуги?

— Да. На территории моего народа президент предложил создать национальный парк. Я отношусь к деятельности руководства критически. Но в данном случае посчитал, что инициатива важна для развития и сохранения моего народа.

Я выставил ряд условий, при этом держал в курсе главу общины. Я думал, что условия не будут приняты: они начинались с изменения федерального законодательства, предусматривалось соуправление национальным парком. Но инициаторы согласились.

Была создана рабочая группа, в нее вошли и глава села, и глава общины, и охотовед.

Потом началась подпольная игра. За нее заплатили бизнесмены, которые на территории общины построили туристические базы. Они, видимо, заплатили главе, чтобы он подбивал народ против.

— Бизнесменам это зачем это нужно — они должны освободить земли?

— При создании национального парка земля изымается у всех организаций. При этом с администрацией президента была достигнута договоренность, что бизнесменов, уже имеющих базы, выселять не будут. Они смогут приезжать с членами семей.

— Национальный парк вообще зачем создается?

— Президент себя позиционирует как человек номер один по сохранению крупных кошек, а наша территория является хорошей кормовой базой для тигров, у нас их много. Мы решили, что можно и тигров сохранить, и коренные малочисленные народы смогут развиваться.

На нашей территории осталось нетронутой Уссурийская тайга. Когда наша община получала эту территорию в аренду на 49 лет, я принимал участие. Территория была выставлена на аукцион, но предварительно была договоренность, что ее отдадут именно удэгейцам, коммерсантов с конкурса сняли по звонку.

Губернатор тогда сказал: «Вы или деньги получите, или территории». Приморский край — единственный регион, где нет государственной поддержки аборигенов. Но при этом в 90-е годы бикинские удэгейцы получили 1 млн 380 тыс. га земли, самаргинские — 460 тыс. га, иманские — 140 тыс. га. И хорские — 70 тыс. га. Мы сохранили эти охотугодья, мы не получили денег, и это стимулировано нас на занятия промыслами.

Почему я пошел на создание парка? Хотя мы и получили территорию, все равно распродажа земель там началась. Глава общины начал раздавать территории бизнесменам. И второе: территория начала превращаться в проходной двор. Со всего Дальнего Востока рыбаки — и ничего нельзя сделать.

— А для коренных ограничения при создании парка есть?

— Нет, это одна из наших договоренностей. Под нас меняют закон. Раньше было так: все, что добывается на территории парка, это собственность парка. Сейчас то, что аборигены добывают и ловят, — это их собственность и может использоваться в коммерческих целях.

— И в чем тогда у вас разногласия с оппонентами?

— Они считают, что нас не будут пускать туда, запретят охотиться.

— То есть они боятся, что договоренности не будут исполняться?

— Да. Опасения имеют под собой почву.

Мне стоит вам сказать, чтобы быть до конца честным. К сожалению, министерство нас обмануло по поводу включения в документы всех положений по защите прав коренных малочисленных народов.

Я написал письмо в администрацию президента. 1 июня по моей инициативе состоялось совещание у министра природных ресурсов, г-на Донского. И я знаю от участников, что разговор был очень жесткий.

— А обязательства где-то были закреплены, вы можете их подтвердить документально?

— В решениях рабочей группы. Но разногласия были всегда. Там знаете, сколько интересов? На этой территории одно из крупнейших месторождений золота и древесины: просто коси — не хочу. При том, что там не просто леса, а кедры. На территории с выходом на поверхность располагается одно из крупнейших месторождений угля.

— У вас тоже были какие-то обязательства? Что вы должны были сделать со своей стороны, чтобы соглашение работало?

— Убедить свой народ в том, что это важно и полезно для удэгейцев.

— Может быть, чиновники посчитали, что раз у вас конфликт в ассоциации и мнения разделились, то договоренности аннулированы?

— Скорее всего, так. На меня пишут жалобы, что я за спиной удэгейцев что-то делаю. Идет запугивание сторонников национального парка.

Г-н Ледков приезжал в мою деревню не так давно. Он пообещал жителям Красного Яра, что будет им всячески помогать бороться против создания парка.

При этом помогать он не собирается, потому что не пойдет против правительственной линии.

— С Ледковым вы не нашли взаимопонимания, как я понимаю, не только по национальному парку, у вас есть и другие разногласия

—  Мы с ним принципиально разные. Недавно Росрыболовством было принято решение, которое поставило на грань исчезновения тех из малочисленных коренных народов, кто занимается рыболовством. Нельзя ловить сетями, традиционными орудиями лова. А для жителей Камчатки, например, это критично.

Было совещание, подключили Совет Федерации. Люди в общинах встали на дыбы. А г-н Ледков после совещания заявляет, что все нормально. Даже Росрыболовство не заявляло о том, что все будет хорошо. И теперь президента АКМНС обвиняют в том, что он делает это специально, чтобы гнев и возмущение прошли, чтобы тянуть время.

— Может быть, вам просто не нравится, что он выбран президентом ассоциации, пусть и в результате жарких споров, а вы остались в стороне?

— У меня по этому поводу нет никаких амбиций. Для меня все, что было в Салехарде, — это история. Но я считаю, что его проигрыш там на него давит. Я хорошо знаю, что такое общественная работа. Если бы у меня были амбиции, я бы уже давно с Сергеем Харючи начал конкурировать (вице-спикер Заксобрания ЯНАО ранее возглавлял Ассоциацию — прим.ред).

Когда в первый раз Сергей Николаевич избирался президентом Ассоциации, я был его главным оппонентом. Я в то время объединял дальневосточные организации, являлся негласным лидером. Все дальневосточники хотели голосовать за Сергея Николаевича, а я был против, потому что он всегда ходил как чиновник, и я агитировал за Еремея Айпина. Сергей Николаевич тогда победил сразу в первом туре. Что было дальше? Мне Харючи предложил войти в его команду, потому что мы решаем одни задачи.

— Насколько вы тесно сейчас общаетесь с Ямалом?

— Я немного отошел от общих дел. Но обращений с Ямала не поступало. Там, конечно, много проблем, как и везде, но при этом власти мудры и все проблемы стараются решать с таким подходом: давайте садиться и договариваться.

— Расскажите про ситуацию с фондом «Батани», который вы возглавляете? Он признан иностранным агентом. То же касается и организации, которую возглавляет ваш брат Родион Суляндзига. Что это все значит?

—  Что касается организации центра содействия моего брата, это инициатива г-на Ледкова. Он сказал, что центр создан канадцами. И знаете, за что была признана организация брата иностранным агентом? Когда проводился съезд, на котором г-на Ледкова избрали президентом ассоциации, Минюст приостановил деятельность ассоциации, и у нее были заблокированы все счета. У ассоциации в то время был проект с иностранной организацией по изданию журнала. И для того, чтобы журнал издать к съезду, организация брата любезно согласилась предоставить свой счет.

— То есть речь идет о событиях 2013 года?

— Да.

— А что касается «Батани»?

— Его даже не проверяли. Потом на сайте Минюста появилась информация, что это из-за гранта от компании «Сахалин Энерджи». Это дочка «Газпрома», но зарегистрирована она в офшоре. Компания кормит весь Сахалин, раздает гранты всем организациям. Тут для меня причины понятны.

Это акция лично против меня. На меня писали жалобы в ФСБ, что я враг, шпион.

— Почему вас обвиняют в шпионаже?

— Причин много. Есть персональные. По моему письму были наказаны два высокопоставленных чиновника: замминистра юстиции и замминистра культуры.

— Как это получилось?

— Я был в числе докладчиков на совещании у президента Медведева в 2008 году. Были даны поручения. Министерство регионального развития «с успехом» поручение провалило. Спустя полгода я написал письмо на имя президента, было распоряжение наказать виновных.

Вторая ситуация с удэгейской общиной. Там были завязаны высокопоставленные сотрудники ФСБ.

— Это вы сейчас про нефритовые залежи (община «Дылача» заявила о рейдерском захвате их бизнеса после возбуждения дела о хищении на предприятии — прим.ред). Вас обвиняли в том, что эта история вышла за рамки государства.

— Да. Почему я сейчас перестал скрывать и начал публично заявлять? Все это начало сказываться на моих детях.

— В чем это выражается?

— Четвертый мой сын после первого курса в РГГУ решил пойти в армию. Служил в 60 км от Москвы, в Дмитрове. Через полгода командир звонит мне: «Мне сказали отправить вашего сына в горячую точку. Потому что папа — враг». Полгода для меня были кошмаром. Я два раза приезжал на Кавказ. И оба раза за полчаса до моего приезда изымали паспорт и военный билет у сына.

— После этого вы не думали вести общественную деятельность только внутри страны и отказаться от поездок за рубеж?

— Чем больше таким людям показывать слабость, тем больше они будут наглеть. Если был бы разумный подход, то можно было бы договариваться. Я несу ответственность за безопасность своих детей, но при этом я не в том возрасте, чтобы поступаться принципами. Я ничего противоправного для страны не делаю.

— Вам конкретно говорили — перестаньте, условно говоря, критиковать «Газпром» или чиновников?

— У меня были разговоры на высоком уровне: «Почему ты всегда недоволен. У тебя жизнь плохая, может, чем-то помочь?» Я говорил: личная моя жизнь сложилась. Но речь же не обо мне. Если сейчас никто не поднимется на защиту КМНС, их голос не будет услышан. Они живут в тайге, в тундре, в страшных условиях.

— Вы за границей, на международных форумах, часто критикуете политику государства, компаний ТЭК?

— Так как я работаю на международном уровне, я плотно сотрудничаю с МИД. Если бы у них были сомнения относительно меня, они бы мне не помогали. Ничего такого, что выходит за рамки необычного, я не говорил и говорить не собираюсь.

— Какие вы поднимаете проблемы?

— Взаимодействие с бизнесом, свобода слова коренных народов. Но в последние несколько лет я никогда не называл конкретно Россию, просто — есть нарушения. Если мне задают вопросы чиновники, журналисты по конкретной проблеме, я им говорю так, как есть.

— Попрошу вас высказаться о конкретных проблемах, актуальных для Ямала. В округе запрещен вылов муксуна, нет квот даже для аборигенов. «Ямал — потомкам» не видит в этом проблемы, но коренные недовольны. Как вы относитесь к этому запрету?

 — Взять мой Бикин. В СССР 13 лет в устье Уссури со стороны Китая и со стороны СССР стояли сети. Бикин впадает в Уссури, Уссури — в Амур. Красной рыбе было тяжело подниматься. Когда меня избрали, я начал поднимать эти вопросы, сети подняли. Но уссурийское стадо кеты было подорвано. И адыгейцы согласились на мораторий. Мы вынуждены были ездить на другие территории. Уже три года прошло, как на Бикине разрешили свободно ловить кету, поголовье восстановилось.

Если ситуация по муксуну катастрофическая, то все должны это понимать.

— Тем не менее даже губернатор Ямала говорит о том, что широко распространено браконьерство среди КМНС

— Нужно говорить с коренными. Надо думать о наших детях и внуках — что они будут ловить.

— В одном из интервью вы говорили, что проблема для коренных — это суициды. Насколько это сейчас актуально?

— Такие исследования мы поводили давно — в начале двухтысячных годов. 30 процентов смертей было по причине несчастных случаев, из-за пьянства, социальных проблем и в том числе суицидов. Думаю, это и сейчас актуально. Истоки и причины не ликвидированы.

— В чем они?

 — Народ становится на своей земле браконьером. Люди идут на охоту и рыбалку под угрозой того, что

их поймают. В прошлом году был случай. Община коряков самоорганизовалась, люди зарегистрировались, получили квоты на вылов. Рыбу, икру стали вывозить на продажу в Петропавловск. В одну из таких поездок у них все арестовали при том, что документы были в порядке. Суд принял их сторону, но им ничего не вернули. И недавно женщина-организатор написала: «У меня опустились руки, я уезжаю и больше не хочу этим заниматься. Мне заявили в Росприроднадзоре: «Все нам платят, а вы хотите — бесплатно». И второе, что ее подкосило: приехала полиция в их деревню, пытаются людей заставить написать заявление о том, что они браконьеры. Нормально к чиновникам относиться невозможно. Это тот случай, когда надо все бросать и заниматься этим. А наша ассоциация — это клуб массовиков-затейников. Только фестиваль организовать — хлебом не корми.

Ни в царское, ни в советское время не подрывались устои коренных народов — охота, рыболовство, собирательство.

Охотники были освобождены от налогов, за КМНС закреплялось право на бессрочное безвозмездное пользование угодьями. А сейчас все на коммерческой основе. Опыт моего народа: в течение 30 лет исчезли четыре группы адыгейцев из восьми. Исчезла у них уссурийская тайга.

P. S. Связаться с Григорием Ледковым для получения комментария по поводу высказанных замечаний в момент подготовки материала не удалось.