Наркоманом может стать каждый

Центр медико-социальной реабилитации больных наркоманией «Урал без наркотиков» отмечает четырехлетие. Корреспонденты «URA.Ru» приехали в центр посмотреть, как он живет и работает. Оказывается, здесь выращивают мухоморы, реабилитанты, словно Равшан и Джамшут, заняты на ремонтных работах, их заставляют носить метровые бейджи и учат «убивать без кирпичей». Репортаж из стационара на Широкой речке — в материале агентства.

«Урал без наркотиков», созданный свердловскими властями в 2012 году [«в пику» Евгению Ройзману и его фонду «Город без наркотиков»], всегда был под пристальным вниманием прессы. Журналисты отслеживали каждое его событие: первые заявления главврача Антона Поддубного (еще когда не было центра — только логотип и название, скопированные, как посчитали некоторые, с ройзмановского фонда), начало работы офиса в центре города, торжественный запуск стационарного отделения — в присутствии и с легкой руки губернатора Евгения Куйвашева.

День рождения центра — 8 октября 2012 года, когда открылось амбулаторное отделение на пр. Ленина, 7 (стационар запустили позже — 1 июля 2013). За все это время на реабилитацию в центр поступили 955 человек, из них большая часть (554 человека) прошла полный курс, 284 человека прервали пребывание в центре досрочно, 117 человек находятся на реабилитации сейчас. Четыре года — немалый срок: есть что оценивать. Накануне годовщины мы напросились в «Урал без наркотиков» в гости. «Приезжайте: мы открыты для прессы», — пригласил главврач учреждения.

Беги — не беги…

Первое, что бросается в глаза — открытые ворота. Машинам проезд перегораживает только шлагбаум возле будки охранника. При желании уйти с территории центра — легче легкого. «Мы же никого не держим, хочешь — беги, — объясняет свою позицию Поддубный. — Да и смысл бежать, если любой, находящийся у нас на лечении, может прервать реабилитацию, написав заявление.

— И все же побеги бывают?

— Бывают, но немного. И чаще всего это не какое-то тщательно продуманное решение, а спонтанное действие. Например, сейчас хорошая погода, идет приборка территории. Человек повернул голову, увидел машину, как у мамы с папой — все бросил, побежал. Мы всегда даем сутки. Если человек возвращается за это время, то после проведения тестов на наркотики, принимаем его обратно. Но если человек употребил наркотики, мы его уже не берем.

При этом все двери в центре открываются только с помощью карточек. „Магнитный замок очень легко открыть, — смеется по этому поводу Антон Владимирович. — Система магнитных ключей больше нужна для внутреннего порядка: по карте мы всегда можем посмотреть, кто где во сколько был и что делал. У реабилитантов в группах есть карточки“.

Охранник в тапочках, провожавший нас в кабинет главврача, точно не внушает страха. „А зачем нам нанимать бойцов устрашающего вида? — отвечает Поддубный. — 

С пациентами охрана вообще никак не контактирует — для этого есть врачи и консультанты (бывшие наркоманы, прошедшие реабилитацию).

Охрана больше нужна для порядка и чтобы не было провокаций извне. А вот видеокамер в центре много, везде — и на улице, и внутри корпусов.

‚Видеонаблюдение нужно, чтобы при возникновении внештатных ситуаций оповестить полицию, пожарных, скорую, — объясняет главврач. — Ну и для нашего внутреннего спокойствия: что бы ни случилось, мы всегда можем все показать и объяснить. Взять случай, когда в 2013 году пациент вышел из окна. У меня есть это видео, показывать я его не могу, но мы знаем, как, при каких обстоятельствах все произошло. И то, что писали в СМИ — это стопроцентная ложь, по каждому слову можно было бы подавать иски о защите чести и достоинства, но мы не стали, понимая, насколько было тяжело его матери‘.

Под пристальным взором видеокамер отправляемся на экскурсию по центру (см. фотогалерею).

Смотрите фотоэкскурсию по реабилитационному центру ‚Урал без наркотиков‘

‚Центр государственный, но он нормальный‘

После экскурсии общаемся с главврачом за чашкой чая — пытаемся вместе осмыслить четырехлетний опыт работы. Поддубный готов отвечать на любые вопросы, но старательно уходит от темы сравнения его центра с фондом ‚Город без наркотиков‘. Ответы варьируются от мягкого ‚не могу это комментировать‘ и ‚мы готовы сотрудничать с любыми реабилитационными центрами, которые не используют деструктивные методы‘ до ‚не надо сталкивать нас лбами‘ и ‚мы — медицинский центр, поэтому мы — вне политики‘.

— Дело не в политике, просто это два разных подхода, которые тогда, в 2012-м, столкнулись: центры типа ‚Город без наркотиков‘, куда наркоманов зачастую ‚сдавали‘ родители, где жесткая дисциплина. Там наркоман переживает абстиненцию без помощи медикаментов. Это становится его победой, полученной дорогой ценой (а не как в наркологии, где его ‚промыли‘ — и он пошел колоться дальше). Это давало эффективность: фондовцы озвучивали, что у них процент тех, кто перестал употреблять наркотики — под 90%. А у вас пациенты получают мягкую детоксикацию и все построено исключительно на добровольности. Какой же метод эффективнее?

— Вопрос некорректный — знаете, почему? Во-первых, вы задаете его врачу. Но врач призван помогать людям, а при ‚сухой ломке‘ наркоман и, особенно, алкоголик может вообще умереть, если ему не оказать вовремя медпомощь. Во-вторых, все, о чем вы говорите, было актуально тогда, но сейчас мы наблюдаем совсем другую категорию наркозависимых.

Наркоманы теперь совсем не такие, как были раньше — исколотые, страшные. Героиновых наркоманов остались единицы, больше 50% — спайсовые.

Зачастую у них нет как такового абстинентного синдрома в физическом плане, это в большей степени психологическая зависимость, которая просто имеет какие-то физиологические проявления — тремор, галлюцинации.

— Тогда каков у вас процент излечившихся?

— Кто не сорвался: до года — 70%, спустя 2-3 года после реабилитации — более 50%. По всем международным стандартам, эффективным считается реабилитационный центр, где стойкая ремиссия — у 30% пациентов. Мы далеко впереди. Но все зависит от того, как считать, и надо, чтобы все считали одинаково. Например, человек перестал употреблять наркотики, но перешел на алкоголь. Это успешная реабилитация? Мы считаем, что нет, потому что рано или поздно алкоголя становится мало.

— Мне доводилось в 2000-х годах работать волонтером в соццентре, и я много общался с мамами наркоманов, которые лечили своих детей везде, где можно, но государственные наркологии не давали никакого результата. Поэтому центры а-ля ‚Город без наркотиков‘ и оказались так востребованы…

— Просто в 2000-х не было альтернативы. И центры, о которых вы говорите — это возможность для родственников отдохнуть: они устали от сына-наркомана, который все ворует. Но это не выход. Да, часть людей с сильной волей с помощью таких центров отказывались от наркотиков. Но это не настолько большие цифры. Если бы это было мегаэффективно, то тюрьмы были бы самыми лучшими реабилитационными центрами.

У нас много пациентов с уголовным прошлым, они все как один твердят: в тюрьме я спокойно несколько лет не употреблял наркотики, потому что их там просто не было. Но он выходит из тюрьмы, первым делом начинает ‚отмечать‘, и сразу же — алкоголь, наркотики. Человек — такое существо: не будет наркотика — он не будет его употреблять, но появится доступ — сразу же.

Наша задача заключается в том, чтобы человек ПОСЛЕ реабилитации не употреблял наркотики. А не во время, чувствуете разницу? Это самое простое — сделать, чтобы в реабилитационном центре не было наркотиков: режим, охрана, порядок. Но человек потом возвращается в свою среду, в свою семью, в тот же самый двор, где такие же ‚друзья‘-наркоманы — и все.

— Тогда что надо сделать с наркоманом, чтобы он перестал им быть? Обучить карате и футболу — этого, наверное, недостаточно.

— Футбол и карате, кстати, занимают у нас не более 1,5 часов в день. И труд, и спорт, и другие занятия по выбору — это безусловно важно для реабилитации, но основное — это все-таки глубокая психотерапевтическая работа. При наркомании лечить надо, в первую очередь, голову.

 — Лечите?

— С утра до позднего вечера. Это индивидуальные консультации, это работа в группах. Мы взяли за базу 12-шаговую систему, но это лишь основа, а на нее, как виноградинки на ветвь, нанизываются самые различные методики. Часто — индивидуальные.

— Схема лечения — не одна для всех?

— Как любит говорить [главный нарколог Свердловской области] Олег Забродин, ‚психиатрия — чуть более точная наука, чем православие‘. Стандарты по наркологическому профилю, конечно, есть, но, скажем, в хирургии они гораздо более конкретны. У нас же подход к каждому очень индивидуален. Плюс мы работаем не только с самим наркозависимым, но и с его семьей. Вы говорили о мамочках наркоманов — их хоть сейчас можно увидеть у нас в амбулаторном отделении на Ленина, 7.

Это наше принципиальное отличие от любого другого реабилитационного центра.

Наркомания — это семейная болезнь. Наркоман или алкоголик без семьи не станет зависимым, его семья принимает в этом самое непосредственное участие — как в хорошем, так и в плохом смысле.

Поэтому работа с созависимыми — это огромнейший пласт, и эффективность реабилитации в дальнейшем на 50% зависит от окружения зависимого.

Часто бывает такой подход: ‚Вот вам мой сын — через полгода отдайте его мне нормальным‘. Мы говорим: ‚Нет, так не пойдет‘. У нас три раза в неделю проходят группы для родителей: по четвергам и субботам — закрытые, по вторникам — для всех желающих. Просто с улицы приходят люди — послушать психолога, родителей других наркоманов.

Заставлять мы никого не можем, но мы подводим к этому: на родительские группы приезжают консультанты — рассказывают о динамике реабилитации, передача посылок для реабилитантов — только на группах для родственников, передача писем — тоже.

— Вы говорите: семейная болезнь. У меня есть знакомая семья, где один сын — замечательный парень, умница — чемпион и отличник, а другой стал наркоманом. Как так?

— Надо смотреть эту конкретную семью, но я вам гарантирую: есть причины. Человек просто так не будет экспериментировать, употребление психоактивных веществ — это всегда или побег от чего-то (как правило), или попытка поднять эмоциональный фон. И срыв в нашем понимании — это не процесс употребления наркотиков, употребление — это результат срыва, сам срыв происходит раньше, когда человек позволил себе в голове один раз это сделать. Нельзя быть чуть-чуть наркоманом, как нельзя быть немного беременным. Это можно сравнить с курением. Вы курите?

— Бросил несколько лет назад, бросал три раза, первые два не курил по полгода и году.

— Помните момент, когда, бросив, позволили себе первую сигарету? Покурил — ‚ой, какая гадость‘, но проходит время — еще раз, потом начинаешь стрелять постоянно, потом стрелять уже неудобно — начинаешь покупать. Это классика жанра. Но начинается все, когда разрешил себе один раз — это и есть срыв. А разрешить себе можно по разным причинам: плохо стало в семье, хорошо стало на работе.

— Тогда кто становится наркоманом?

— Кто угодно. Есть обеспеченные, есть бедные, есть асоциальные, есть взрослые, есть дети, мужчины, женщины. Никогда нельзя сказать родителям: ваши дети станут зависимыми, а ваши — нет. Все в группе риска.

— Зайдем с другой стороны: что должно быть у человека, чтобы он не стал наркоманом?

 — Интересы, варианты досуга. Все банально, стандартно: надо, чтобы человеку было, чем заняться и чтобы у него был интерес в жизни и к жизни. А у нас у большинства интерес какой? Доползти до дивана, выпить пива, посмотреть телевизор — все!

— Резюмируя: основной итог работы за четыре года?

— Сегодня у нас есть возможность оказывать помощь на очень высоком уровне, причем, комплексно. Включая все этапы: амбулаторный прием — на Ленина, стационар — здесь и в филиалах в Каменске-Уральском и Карпинске, работа с самими наркозависимым и с их семьями. Раньше такого в наркологической службе Свердловской области не было. Да и не только у нас — к нам за опытом едут из других регионов: приезжали уже специалисты из Челябинской, Тюменской, Курганской областей, Пермского края.

Наши отделения — это не потемкинские деревни с красивым ремонтом, это полноценные качественные услуги реабилитации. Достаточное количество коек, маршрутизация, проработанная Минздравом (к нам попадают не только через наше амбулаторное отделение, но и через участковых наркологов). Мы говорили о том, что в 2000-х не было альтернативы — сейчас все сделано именно так, как должно быть.

P.S. Уходя из центра ‚Урал без наркотиков‘, мы воспользовались советом главного врача и пообщались с некоторыми пациентами. Поговорить в открытую на камеру согласились две реабилитантки (см. ВИДЕО). У одной — Саши — огромный стаж употребления наркотиков (начинала еще с героина и ханки), долгое время она находилась в фонде ‚Город без наркотиков‘, но все равно срывалась. В ‚Урале без наркотиков‘, наконец, нашла то, что искала — место, где ‚лечат болезнь души‘. По окончании реабилитации она хочет вернуться к своему ребенку и к своей профессии.

Ее подруга Яна, подсевшая на спайсы, проходила реабилитацию в христианском реабилитационном центре и даже дошла до служения, но чтение молитв и погружение в религию не помогли ей изменить жизнь. Оценить эффективность центра она пока не может, но ей нравится ‚уклон на чувства‘ и то, что программа помогает ей узнавать саму себя и ценить жизнь. Чаще всего она вспоминает фразу своей 4-летней дочки: ‚Мама, вылечи головку‘.