«Никто так не возится с раковыми пациентами, как мы»

Турецкий госпиталь «Анадолу» вошел в ТОП-10 лучших клиник мира по версии независимой американской организации MTQUA. Что стоит за этим и другими рейтингами? Как международные эксперты проверяют госпитали мира? Как правильно выбрать лечение за рубежом и почему нельзя идти на поводу у рекламы в Интернете? Интервью руководителя офиса «Анадолу» в Екатеринбурге Антона Казарина для «URA.RU».

— Антон, как расшифровывается MTQUA и что означает для вас попадание в этот рейтинг?

— Medical Tourism quality Aliance переводится как Альянс по контролю качества медицинского туризма. Это независимая организация, штаб-квартира которой находится в Аризоне. Их задача — дать информацию американцам о том, куда поехать лечиться за рубеж. Да-да, не удивляйтесь! У американцев тоже есть такая потребность, но у них ситуация — зеркальная по отношению к нам: они едут не потому, что у них плохая медицина, а потому, что она слишком хорошая и дорогая.

Для США это большая проблема. Как считают мои друзья из США, к ней привели популистские действия Обамы по расширению медицинских страховок и включения в эту систему малоимущих. Государство влило туда огромные средства, и это взвинтило цены. Одна и даже роботизированная простатэктомия у нас будет стоить 15 тысяч долларов, а в Штатах — 45-50.

Если у тебя нет страховки или она не покрывает все расходы (а так часто бывает при онкологических заболеваниях), то у тебя большие проблемы. Поэтому американцы ездят лечиться за рубеж. Одна из таких пациенток, кстати, Кристи Кеслер из штата Гавайи написала книгу о лечении в «Анадолу» — «Пять шагов к адвокату пациентов».

Альянс по контролю качества медицинского туризма (MTQUA) оценивает госпитали по всему миру, которые обладают таким же качеством лечения, как в Штатах, и при этом приспособлены для того, чтобы принимать международных пациентов. Важны оба этих параметра: вы можете быть супергоспиталем, но если у вас нет переводчиков, логистики, условий для приема людей — увы! Любые бытовые проблемы при самых лучших врачах способны превратить лечение международного пациента в ад.

— За что «Анадолу» получила это признание?

— Нас отметили и за успехи в лечении онкологии, за связь с американской клиникой Джона Хопкинса, с которой мы аффилированы, и за хорошую инфраструктуру для пациентов. К слову, в центре Джона Хопкинса нет ни бесплатных трансферов, ни бесплатных переводчиков, хотя уровень ее медицины — просто космос!

Там вы можете встретить даже медсестер-роботов! Но вот сервиса по обслуживанию гостей, как у нас, у них не создано. Когда я спрашивал у коллег почему, мне объяснили: у людей, которые туда приезжают лечиться (например, у арабских шейхов), как правило, есть и личный водитель, и секретарь-переводчик.

Для «Анадолу» ситуация другая. Люди приезжают к нам и из Саудовской Аравии, и из Европы, в том числе России. Это диаметрально разные культурные обычаи. Как принять русского, шведа и арабского шейха, чтобы все были довольны? К тому же, те, кто к нам едут — это чаще всего онкопациенты, а это особое психологическое состояние.

Поэтому у нас есть международный отдел, переводчики, система сопровождения пациентов. Это огромная работа, которую невозможно сделать за один день — она шла годами. Только на бесплатные трансферы (встречи в аэропорту и привозы в больницу) мы тратим около 2 миллионов долларов в год! На мой взгляд, никто так не возится с пациентами, как мы.

— Раньше клиника участвовала в этом рейтинге?

— Это уже второе подряд попадание турецко-американской клиники «Анадолу» в топ-10 MTQA. Первый раз это произошло в 2014 году.

— Кто еще в десятке?

— Германия, Канада, Мексика (там очень хороший госпиталь), Таиланд, Сингапур. И, кстати, там нет ни одной израильской клиники. Есть такое обывательское представление, что лучшее лечение — это Германия и Израиль, а те, кому на них не хватило денег, едут в «Анадолу». Это рейтинг, награды и акрредитации ESMO (европейской ассоциации медицинской онкологии), аккредитации JCI, все это показывает «Анадолу» — клиника очень высокого уровня. Больниц такого уровня даже в европейских странах — штук пять-десять. Это, как правило, университетские клиники.

Мне постоянно задают вопрос, как выбрать клинику за рубежом для лечения рака. В Интернете на такой запрос вываливается невероятное количество ссылок — в основном, на сайты агентств, мимикрирующих под сайты больниц. Найти нужный — целый квест! Даже если нашел, казалось бы, сайт больницы, это запросто может оказаться «присоска» при клинике — маленькая фирма, которая просто передает пациентов, получая комиссионные.

— Как же правильно выбрать, где лечиться за рубежом?

— Надо выбирать не страну, а клинику.

Искать надо большую, многопрофильную больницу — особенно, если речь об онкологии, потому что это заболевание, требующее комплексного лечения. Онкология предполагает хорошую лабораторную базу, средства диагностики (МРТ, ПЭТ-КТ), мощную хирургию, лучевую терапию.

В России есть уже сейчас частные клиники, которые пытаются заниматься раком, но это, как правило, центр, который купил себе кибернож и лучевой аппарат и вперед! Но даже если вам показана лишь лучевая терапия, то лучше лечиться там, где кроме нее есть еще и генетические анализы, специалисты по борьбе с болью, химиотерапия, робот «Да Винчи» и т. д. Где есть команда разных специалистов, которые взаимодействуют.

Как правило, такие клиники имеют сертификаты, на них можно ориентироваться. Скажем, в прошлом году мы уже в четвертый раз прошли сертификацию JCI. Это объединенная международная комиссия (тоже независимая организация), которая была изначально создана в США для допуска больниц в систему государственного страхования.

Сертификация проходит так: через несколько месяцев переписки и согласований приезжают семь экспертов, которые проверяют клинику по 1300 пунктам. Их интересует все, начиная от того, как помыты полы под кушетками, заканчивая результатами по хирургическим инфекциям и осложнениям. В итоге выдается аккредитация. Причем ее нельзя получить один раз на всю жизнь: подтверждать надо каждые три года. И ее очень легко потерять.

В России есть всего две больницы, которые прошли эту аккредитацию. Первая — это ОАО «Медицина» (относится к группе «Альфа»), и вторая — это Больница скорой медицинской помощи в Набережных Челнах — один из крупнейших федеральных проектов последних лет в области медицины. Там был очень продвинутый главный врач — Ильдар Хайруллин, который сейчас возглавил Республиканский онкоцентр в Татарстане, это его заслуга.

Наконец, если мы говорим о лечении раковых больных, то нельзя не назвать Европейскую Ассоциацию медицинской онкологии (ESMO) — это организация, которая объединяет всех онкологов Европы. Она формирует европейские стандарты лечения рака. Все данные об успешном применении тех или иных лекарственных схем, подходов, которые появляются в мире, аккумулируются в этой организации (похожая ассоциация есть и с США — ASCO).

Если нечто предлагаемое вам есть в «гайдлайнах» (рекомендациях и схемах) этой ассоциации, то значит, это правильное лечение, а если нет, то это чистой воды творчество. Если у клиники есть аккредитация ESMO — это показатель того, что меньше чем на 4+ вас не полечат. А если его у клиники нет, то ее в принципе не стоит рассматривать, даже если она находится в европейской столице.

Аккредитация ESMO — для онкологии — этот как краштест для машины, он должен быть обязательно. Вам же не приходит в голову покупать машину, в которой при краш-тестах погибли все на скорости в 50 км/час?

Вот так и здесь.

— У «Анадолу» есть все эти акрредитации?

— Да, и еще награда ESMO. На самом деле, у нас много различных сертификатов — я назвал самые значимые. Помимо признания в сфере онкологии, есть также специальные аккредитации по части пациенто-ориентированности. Так, в прошлом году мы стали первой клиникой в Турции и одной из немногих в Европе, которая получила аккредитацию PlaneTree. Это тоже независимая американская организация, основанная, кстати, бывшим пациентом. Она оценивает, насколько в клинике применяется пациенториентированный подход.

Проблема российской медицины в том, что у нас над пациентом находится врач, он бог, и все вертится вокруг врача. А наша концепция: в центре всего находится пациент, а вокруг него врачи. Глядя на профессоров клиники «Анадолу», я замечаю, что они все чаще стараются при общении с пациентами снимать халат. Сейчас все больше исследований говорит о том, что белый халат отделяет пациента от врача — вот я такой весь в белом, у меня чуть ли не нимб над головой, а рядом «несмышленыш», до которого я снисхожу…

В результате: пациент хуже усваивает информацию и получает меньше энергии, нужной для того, чтобы бороться с болезнью. Нужно быть с ним на одном уровне.

На одной из недавних конференций по паллиативной медицине (для неизлечимо больных пациентов) главный врач обычного онкоцентра в маленьком городке Альметьевск произнес фразу, которая меня потрясла: «И пожалуйста, не забывайте, коллеги: все отличие между нами, врачами, и нашими пациентами в том, что они уже знают свой конец, а мы еще нет…».

Я уже не говорю о том, что наши доктора всегда доступны для своих пациентов. Это один из важнейших моментов при выборе клиники: если вам там рады, если профессора доступны для пациента постоянно по имейлу, вотсапу, то можно смело ехать. А если начинается «скорее присылайте нам деньги на депозит», при этом долго не берут трубку, не говорят на вашем языке, требуют деньги за перевод, то можно предположить, что и лечение будет таким же адским.

Наконец, помимо медицинских рейтингов, мы названы третьим по величине экспортером в области здравоохранения.

— Как удалось клинике «Анадолу» добиться признания всех вышеперечисленных организаций?

— Это признание стало возможным, потому что мы собрали лучших врачей со всего мира и выстроили систему управления, которая позволяет добиваться высоких результатов. У нас сейчас начинается совместный проект с республиканским онкоцентром Татарстана. Мы очень признательны, что нас поддержал президент республики Татарстан Рустам Минниханов, который выделил средства, чтобы наши коллеги из Татарстана могли взаимодействовать с нами, проводить стажировки, совместные конференции и т. д.

Когда мы только начинали обсуждать сотрудничество, то думали, что речь прежде всего пойдет об обмене визитами, стажировках, но, оказалось, первое, что их интересует — система контроля менеджмента качества, пациеонториентированный подход. Подход абсолютно правильный: это прицел на будущее для получения аккредитации JCI и ESMO и вхождение в число признанных европейских онкологических центров. Более того, я знаю, что перед ними ставятся задачи по привлечению медицинских туристов из регионов РФ и все возможности для этого есть, включая центр ядерной медицины, действующий много лет.

Если говорить об «Анадолу»№, то у нас есть две системы, которые контролируют качество оказания медицинских услуг: проактивная (система предупреждения ошибок) и реактивная (реагирования на ошибку). Первую проще всего объяснить на примере выдачи лекарств. Как это происходит в российской больнице? Доктор прописал лекарства — медсестра пришла, поставила химию или выдала лекарство.

В «Анадолу» ордер на препарат уходит в специальную автоматизированную систему: программа сверяет данные пациента и препарата: можно ли вообще назначать ему такое лекарство? Например, в его истории записано, что у него было два инфаркта, а если препарат кардиотоксичен, то ему нельзя его ставить — и система заблокирует выдачу.

На следующем этапе ордер врача попадает уже к человеку — фармацевту, который также контролирует назначение. После этого ордер уходит к медсестре. Но у нее нет шкафчика с лекарствами, где она выберет любой пузырек.

В сестринской в центре выдачи стоят специальные устройства, которые внешне выглядят как банкомат, которые по отпечатку пальца медсестры и вводу данных пациента выдают одно лекарство.

Только то, и только в том объеме, что назначил врач. Все. Исключена сама возможность ужасных ситуаций, как, помните, когда двум детишкам в ОДКБ по ошибке сделали клизму с формалином.

— Получается, она не может ошибиться?

— Ошибка исключена. Есть также реактивная система — на случай, если ошибка все-таки произошла. Простой пример: ВОЗ рекомендует, чтобы при каждом контакте с пациентом врач обрабатывал руки антисептическим раствором. Наши профессора говорят, что в странах СНГ эта норма часто не выполняется — отсюда очень высокий процент хирургических инфекций.

В нашей клинике диспенсеры антисептического геля стоят на каждом углу. Если переводчик с пациентом приходят в офис к профессору, и переводчик увидит, что тот не обработал руки, он заходит в специальную систему и пишет рапорт.

Даже если это была просто консультация по поводу химиотерапии. Переводчику ничего за это не будет, и профессор не узнает, от кого поступил рапорт. И у нас есть специальная позиция на уровне заместителя директора клиники — «адвокат пациента». Этот человек обладает огромными полномочиями, любой пациент может к нему обратиться с жалобами, и он имеет право инициировать разбирательство.

На днях появилась новость о том, что Госдума рассмотрит законопроект о видеофиксации операций. Я читал в прессе, что ежегодно в России в телах пациентов забывают около 3 тысяч посторонних предметов. И сейчас только задумались о видеофиксации!

У нас большинство операций пишутся в обязательном порядке. А если операция производится с применением хирургического робота, то во время нее идет постоянная телеметрия. В любой момент, когда бы пациент ни пожаловался, всегда можно все посмотреть. Я уж не говорю про страхование врачебной ответственности, которое является обязательным: это требование турецкого закона (как ОСАГО). Без страховки врач не может работать.

— Это распространяется и на иностранных пациентов?

— Не важно, какая страна — хоть с Марса пациент прилетел! Это и для клиники хорошо: в случае чего страховая компания возместит ущерб, а вы знаете, какими могут быть суммы исков на Западе…. На моей памяти такого ни разу не было, недовольный пациент — это вообще у нас ЧП, но все равно.

Возвращаясь к теме клиенториентированности: нам очень важно, что врач относится к пациенту, как к равному. Наши доктора всегда объясняют пациентам все нюансы, связанные с лечением, процедурами и т. д., до тех пор, пока пациент не поймет. Когда приезжают пациенты из России, их в первый момент это шокирует: они же привыкли, что тебе никто ничего не объясняет.

Один из наших профессоров рассказывал: как-то раз надо было взять от пациента плевральную пункцию. Сама процедура занимает меньше минуты, но так доктор долго и подробно объяснял пациенту, как это будет происходить, что он будет чувствовать, какие могут быть осложнения и т. д., что пациент сказал: «Доктор, вы говорили в десять раз больше, чем проводили эту процедуру. Для России это что-то немыслимое!».

На правах рекламы.