«И Ельцин давай меня при всех разносить. А делать он это умел»

Павел Крашенинников — легенда российской политики и, что немаловажно, «играющая легенда». Бывший министр юстиции России, депутат российского парламента с 1999 года, он продолжает принимать активное участие в жизни страны, возглавляя один из важнейших комитетов Госдумы. В издательстве «Статут» вышла книга — серия бесед с Крашенинниковым, проведенных другим легендарным уральским политиком и писателем Вадимом Дубичевым — «Родительный и дательный. Беседы с Павлом Крашенинниковым».

Завтра, 3 ноября, ранее избиравшийся в Госдуму от Магнитогорска Крашенинников презентует книгу на Южном Урале. А 16 ноября презентация состоится в Ельцин Центре в Екатеринбурге (сейчас Павел Владимирович представляет в Госдуме Свердловскую область). Авторы дали разрешение нашему агентству на публикацию одной из глав книги — о 1999 годе.

Приятного чтения!

1999 год.

1999 год вошёл в историю России прежде всего тем, что Борис Ельцин, первый президент Российской Федерации, досрочно ушёл в отставку, назначив и. о. президента Владимира Путина. В этом же году Уго Чавес вступил в должность президента Венесуэлы. В Кении турецкими службами безопасности захвачен лидер Курдской рабочей партии Абдулла Оджалан. Венгрия, Польша и Чехия вступили в НАТО. НАТО начало бомбардировать Югославию. Батальон российских десантников совершил марш-бросок с базы миротворческих сил в Боснии и Герцеговине на Косово, преодолев более чем 600 км за 7,5 часов, и занял аэропорт Слатина раньше войск НАТО. В этот же день сухопутные войска НАТО были введены на территорию Сербии. Впервые за 300 лет открылось заседание парламента Шотландии. Министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу объявил о создании при поддержке глав многих регионов избирательного блока «Межрегиональное движение „Единство“ („Медведь“)». Александр Лукашенко и Борис Ельцин подписали договор о создании Союзного государства России и Белоруссии. По расчётам ООН население Земли достигло 6 миллиардов человек.

Но в 1999 году в России, помимо «президентской истории», произошли и другие события, вспоминаемые сегодня куда реже, нежели «августовский путч» или разгон Верховного совета 90-годов. Хотя это были подлинно революционные события, коснувшиеся сотен тысяч россиян. Все тюрьмы, колонии России были в тот год переданы из ведомства МВД в подчинение министерства юстиции России, которое в тот год возглавлял Крашенинников.

— Павел Владимирович, зачем Правительство России пошло на такое масштабное изменение всей исправительной системы страны? Других проблем не было?

— В определенном смысле это продолжение истории с отменой смертной казни. В 1999 году Россия юридически вступила в Совет Европы и тем самым взяла на себя ряд обязательств. Одно из них — мораторий на смертную казнь, о чём мы уже говорили. Россия взяла на себя еще одно обязательство — вывести организации, где граждане, признанные судом виновными в совершении преступлений, отбывают наказания, из ведения правоохранительных органов. Логика простая — нельзя, чтобы одно и то же ведомство, в данном случае МВД, и следствие вело, и наказание исполняло.

Эта система нам досталась с советских, гулаговских времен и всегда использовалась как элемент давления на подследственных и осужденных. Места лишения свободы активно использовались для получения показаний. Реформа шла очень трудно. МВД её фактически саботировало, находя новые и новые причины не спешить. Говорили, что начнутся бунты заключенных, что понадобится много денег и так далее.

Про деньги в МВД говорили не случайно, разумеется. На суточное содержание осужденного уходило 68 копеек. Как выяснилось, порядка 70 процентов из этих денег шло не в зоны, а на другие нужды МВД. Естественно, в ущерб содержанию людей, признанных виновными по приговору суда.

Реформа началась в 1997 году, а подписать окончательные акты удалось только в 1999 году. Подписывали двое: министр юстиции России Крашенинников и министр МВД Степашин. Сильно помогло, что незадолго до этих событий Степашин перешел в МВД с поста министра юстиции — я занял его место. Каждый на своем месте, мы занимали одинаковую позицию по отношению к реформе системы наказания. Хотя многие предрекали, что, сменив погоны, Степашин реформу остановит.

Одна из газет даже анекдот на эту тему опубликовала: «У «Армянского радио» спрашивают, отдаст ли теперь Степашин тюрьмы Минюсту? Ответ был: «Нет, не отдаст, это его частная собственность».

Но реформа прошла, и наше ведомство получило миллион заключенных и четверть миллиона сотрудников исправительных учреждений. Целая армия!

Эта работа потребовала принятия указа президента Ельцина — его, кстати, готовил Владимир Путин, работавший в администрации президента незадолго до назначения его исполняющим обязанности председателя Правительства России. Затем было принято несколько десятков федеральных законов и порядка пятидесяти нормативных актов. Тогда же прошла амнистия, о которой мы уже упоминали. Работа была проделана сумасшедшая!

Сами принимали все объекты на баланс Минюста. Всю страну объездил. В Екатеринбурге решали приемо-сдаточные вопросы вместе с Эдуардом Эргартовичем Росселем. Саратов, Красноярск, Краснодар и многие другие города, где пришлось побывать, принимая изоляторы, тюрьмы и колонии. Сразу подняли почти в двадцать раз финансирование содержание наших подопечных. Улучшилось питание, лечение. Резко уменьшилось количество побегов. Ввели принцип отбывания наказания в том регионе, где наказанный проживал. За исключением Москвы и Санкт-Петербурга.

Мы создали офицерский спецназ и заменили срочников, которые служили в охране мест лишения свободы, на профессиональных контрактников.

Были отменены тысячи ведомственных актов, которые принимались еще во времена НКВД Ежова и Берии.

Они были действующими до 1999 года! Я мог бы попасть в книгу рекордов Гиннесса, потому что в невиданно быстрые сроки переназначил четверть миллиона служащих системы наказания.

А делать это надо было быстро и с улучшением их положения, в том числе с повышением звания. В МВД народ настраивали против реформы: мол, вас уволят и званий лишат. В итоге мы сохранили и серьезно усилили систему ГУИН (сейчас ФСИН), приравняв служащих к правоохранителям специальным федеральным законом, что позволило им сохранить привилегии по оплате труда и мерам социальной поддержки.

— В российском обществе идет дискуссия по вопросу: какие меры наказания предпочтительны? Особенно бизнесмены жалуются, что их сажают за экономические преступления, хотя можно было бы штрафы применять или домашний арест…

— Если человек опасен для общества — он должен сидеть. Если состав преступления не тяжкий, должны применяться другие меры наказания. За экономические преступления нужно в подавляющем большинстве случаев наказывать рублем.

— И за взятки?

— А взятка — это не экономическое, а государственное преступление, преступление против общественного порядка.

В среде журналистов до сих пор ходят упорные слухи, что Павел Крашенинников был уволен в 1999 году с поста министра юстиции России за то, что отказался устроить публичный суд над КПРФ. Беседуя с Павлом Владимировичем, я решил выяснить, так ли это, тем самым поставив точку в этом захватывающем эпизоде отечественной истории.

— Правда ли то, что Ельцин уволил Вас с поста министра за отказ запретить КПРФ?

— У Бориса Николаевича было несколько вселенских, поставленных самому себе задач: захоронить останки императора Николая Второго, вынести тело Ленина из Мавзолея и запретить КПРФ.

Первый замысел он реализовал. Хотя до сих пор Русская православная церковь не до конца признала останки императорской семьи, найденные на Урале, подлинными. Но сам Борис Николаевич считал, что он своё дело сделал. Тело Владимира Ильича Ленина как лежало в Мавзолее, так и лежит. КПРФ не запрещена.

Между тем он постоянно говорил, что КПРФ запретить надо. До самого последнего дня работы на посту президента России. Как-то даже в пять утра мне позвонил по прямому телефону и снова про КПРФ заговорил. Разумеется, давала знать себя болезнь, терзавшая его в последние годы президентства, но это была, что называется, «его тема».

В 1999 году состоялась известная история, попавшая в средства массовой информации. У меня был запланирована с Ельциным рабочая встреча по вопросу передачи тюрем из ведомства МВД в министерство юстиции, которое я тогда возглавлял. Прихожу к Ельцину. Он спрашивает: «А где Волошин?»

Александр Стальевич Волошин тогда был руководителем администрации президента России.

Позвали Волошина. Ельцин спрашивает: «А где пресса?» Волошин отвечает: «Так мы не договаривались». — «С кем не договаривались?» — «Крашенинников договаривался с Вами на закрытую рабочую встречу». В тот день должны были какой-то штандарт кому-то вручать и пресса была собрана неподалеку, в соседних комнатах. Журналистов позвали в кабинет к Ельцину.

Борис Николаевич сидит, ждет. Потом говорит журналистам президентского пула: «Как вы думаете, почему я вас позвал?» Они ему: «Не знаем, Борис Николаевич, наверное, из-за выборов». «Берите круче», — и опять молчит. Журналисты: «Мы не знаем, Борис Николаевич». Он говорит: «Будем лицензию у компартии забирать». Потом на меня показывает и говорит:

«Вот у нас некоторые члены правительства недисциплинированны. Я Крашенинникову говорю-говорю, что надо коммунистическую партию запрещать, а он никак не может ее запретить. Что это такое?»

И давай меня при всех разносить — а он это делать умел.

Я говорю: «Борис Николаевич, запретить — противоречит закону. Мы подставимся, потому что они пойдут в суд и выиграют его». Ельцин: «Вы не понимаете, они столько натворили зла». Отвечаю: «Борис Николаевич, я не про зло — я про закон». После этого он говорит: «Идите».

— Вам после этого пришлось заявление на увольнение по собственному писать?

— Не сразу. Но вскоре после этого я ездил в командировку в Белоруссию. Мы с Александром Григорьевичем Лукашенко обсуждали Гражданский кодекс Белоруссии. Прилетаю из Минска. Меня в «Белом доме» встретил Сергей Шахрай и говорит: «А правительство-то разогнали». Соответственно, и меня разогнали.

Ельцин, как известно, приостановил деятельность КП РСФСР Указом Президента РСФСР от 23 августа 1991 года № 79 «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР», а затем и вовсе прекратил работу компартии Указом Президента от 6 ноября 1991 года № 169. Но попытка провести открытый публичный суд над преступлениями коммунистов в Конституционном суде России потерпела неудачу. Суд лишь частично признал законными акты Ельцина, но сохранил партийную систему. «Нюрнбергского суда» над преступлениями коммунистов не получилось. Но Борис Николаевич так и не простил коммунистам ни гражданской войны, ни массовых репрессий, ни в конечном счете полного проигрыша в «холодной войне» с Западом, поставившей Россию на грань уничтожения.

31 декабря 1999 года, в 12 часов дня по московскому времени, Борис Николаевич Ельцин объявил об отставке с поста президента Российской Федерации. Это было достойное, выстраданное и честное выступление. Маятник отношения толпы к Ельцину неоднократно колебался от иступленного обожания до ненависти. Настоящий уралец, он стойко преодолевал перипетии политической карьеры, веря в свою историческую миссию.

В 1999 году в судьбе Крашенинникова происходит очередная кардинальная перемена. На выборах депутатов Государственной Думы России он первый раз избирается депутатом нижней палаты Федерального Собрания страны.

— Павел Владимирович, почему Государственная Дума? Экс-министр юстиции России, предположу, мог быть востребован во многих организациях?

— В девяносто девятом году, когда как раз я ушел из Министерства юстиции России по известным причинам, меня позвали в Государственную Думу. Кстати, я рассказывал, что меня все партии позвали?

— Нет, не рассказывали! — удивился я, но неискренне.

— Меня фактически все партии пригласили в свои списки, — провозгласил Крашенинников, испытывая при этом видимое удовольствие. — И, что самое интересное, мне захотелось поработать в Госдуме.

Как человеку, по-видимому, на тот момент наивному, перед принятием решения, от какой партии идти, мне представлялось логичным встретиться с лидерами партий. Мы ведь в Минюсте занимались регистрацией политических партий, и система определенных отношений с ними была выстроена.

Борису Николаевичу немедленно доложили о моих планах встретиться с Зюгановым, и это, естественно, привело его в ярость. Ему доложили, что Крашенинников пошёл к коммунистам…

— Сдаваться….

— Да, в список кандидатов проситься. Но на самом деле я просто хотел поговорить — что в политике происходит, как Дума работает. Принимая решение о переходе из исполнительной в законодательную власть, отдаешь себе отчёт в том, что в депутатской среде многое построено на общении.

— Зюганов проявил интерес к встрече с Вами?

— Конечно, мы встретились. Сказал, что если будет желание баллотироваться от КПРФ, то он с удовольствием бы видел меня в списке. Но это был довольно неконкретный разговор.

Потом у меня была встреча с Евгением Максимовичем Примаковым. Он тогда возглавлял «Отечество».

Позже позвонил Сергей Владиленович Кириенко и пригласил баллотироваться от «Союза правых сил». Немцов звонил, тоже звал. Я говорю ему: тебя уже Кириенко опередил.

Сергей Кириенко в 1999 году возглавлял СПС.

На парламентских выборах 1999 года избирательный блок СПС получил 8,5% голосов избирателей и сформировал фракцию в Государственной Думе. Это был успех, который партия более не повторила. СПС выдвинул лозунг: «Путина — в президенты, Кириенко — в Государственную Думу. Молодых надо!» Предвыборную тройку кандидатов СПС составили Борис Немцов, Ирина Хакамада и Сергей Кириенко. Партия, выступая с право-либеральных позиций, заявляла о поддержке курса на свободный рынок, а также о поддержке тогдашнего председателя Правительства России Владимира Путина. За несколько дней до выборов премьер-министр Владимир Путин дал аудиенцию Сергею Кириенко, и сцена торжественного вручения Путину программы блока СПС была включена в рекламный ролик СПС.

В Думе СПС оказался в оппозиции как к правящей партии «Единство», так и к КПРФ. СПС заключил союз с «Яблоком» и «Отечеством». В дальнейшем, «Отечество» вышло из оппозиции и заключило коалицию с «Единством», сформировав партию «Единая Россия».

— Кириенко тогда возглавлял СПС, — повторил Крашенинников. — Насколько я знаю, у него как лидера либеральной партии были нормальные отношения с Кремлем. Кириенко, собственно, и создал СПС. После его ухода партия начала разваливаться. Он системный, очень организованный человек. История проектов, которые он возглавляет, — всегда история успеха.

В итоге я принял приглашение Кириенко и дал согласие на выдвижение кандидатом в списке «Союза правых сил». Четвертым по списку. Одновременно я был выдвинут партией по одномандатному округу. Но там проиграл, заняв второе место.

— Где выдвигались?

— В Магнитогорске. Проиграл полтора-два процента. Но по списку СПС в Госдуму прошёл.

На следующих выборах Государственной Думы 2003 года я снова пошёл по одномандатному округу в Магнитогорске. Выиграл с очень серьезным преимуществом. В 2003 году, сразу после формирования Думы, начался сложный процесс создания комитетов. Меня стали вызывать на разговоры разные партийные и государственные деятели. В итоге мне Владислав Юрьевич Сурков, заместитель руководителя Администрации Президента России, сказал: «Мы тебя видим председателем комитета по законодательству, но дай слово, что через год ты вступишь в партию и во фракцию «Единой России». Я говорю: «Согласен».

И ровно через год после выборов, день в день, Сурков мне позвонил и сказал: «Ты помнишь наш разговор?» «Я говорю, — Крашенинников заливисто смеется, — помню. А что, уже год прошёл?» — «Да».

И я написал заявление о вступлении в партию «Единая Россия».

— Хорошая у человека память! Или он запись сделал для себя о звонке Крашенинникову?

— Деталей я не знаю, но он считал важным напомнить мне об обещании.

— Вы избрались депутатом в 1999 году и перешли из министерства в Государственную Думу. Круг общения в парламенте был иной, нежели в исполнительной власти?

— Безусловно. В правительстве приходилось работать с подчинёнными в министерстве, что накладывает на общение свой отпечаток. Тесно взаимодействовали с Администрацией Президента, с Верховным Судом России.

В Думе круг общения другой. Здесь отношения равных с равными. И для меня работа оказалась даже в чём-то более интересная, нежели в министерстве, потому что она предполагает партнерские отношения, которые необходимо выстраивать. В парламенте часто возникают конфликты, прежде всего между партийными представителями, а для того, чтобы комитет по законодательству, априори работающий со всеми фракциями, мог плодотворно работать, необходимо конфликты улаживать, уметь находить компромиссы. Так что приходится выполнять функцию своего рода посредника.

— Как Вы оцениваете лидера партии ЛДПР Владимира Вольфовича Жириновского? Этот человек, безусловно, вошел в когорту исторических деятелей России, но отношение к нему разное: кто-то считает его политическим клоуном, кто-то искренне уважает.

— Он действительно может быть очень разным. Но в последние годы Жириновский сильно изменился. Сегодня он демонстрирует умеренные взгляды, умеренные аппетиты и так далее. Я могу себе позволить такого рода замечание, потому что общаюсь с ним уже без малого двадцать лет.

— Он кажется Вам глубоким человеком?

— Да, Жириновский много знает, у него прекрасная память, он харизматичен и, конечно, колорита Думе добавляет. Но я не поклонник Жириновского.

— Вы, председатель комитета по законодательству, часто встречаетесь с лидерами фракций. С кем сложились максимально рабочие отношения?

— С руководством «Единой России» в Думе отношения, как говорится, в режиме онлайн. С Мироновым нормальные отношения. С Жириновским нормальные отношения. У меня хорошие отношения с Игорем Лебедевым. С Зюгановым хорошие отношения. Безусловно, все лидеры фракций за процветание России, но пути предлагаются разные…

— В целом конструкция работы Государственной Думы строится в большей степени на личных взаимоотношениях депутатов, или это история межфракционных отношений, или это некая система, заложенная в начале 90-х с избрания первой Думы?

— Работа получается, когда присутствуют все факторы. Должны быть нормальные, деловые отношения между депутатами. Если есть личная неприязнь — никакой работы не будет. Сто процентов. Если же сложились хорошие отношения, подкрепленные совместным трудом и ответственностью, обязательностью друг перед другом — совсем хорошо.

— Но как Вам приходится обходить проблему партийности работы фракций? Например, член Совета Федерации от Свердловской области Аркадий Михайлович Чернецкий как-то сказал, что девять десятых законопроектов, которые готовят оппозиционные фракции в Госдуме, — это мусор в прямом и переносном смысле, который не может быть реализован в виде принятых федеральных законов. Все законопроекты, подготовленные фракциями, проходят через Ваш комитет. Не становится ли объективная оценка проектов федеральных законов источником конфликтов? Вам же приходится давать отрицательные заключения. И в целом действительно ли в Думе разрабатывается большое количество политически мотивированных законопроектов?

— Действительно, большинство наших заключений на законопроекты носит отрицательный характер. Но, если мы будем вступать в дискуссии по принципу «сам дурак», ничего хорошего из этого не получится. Твердая, аргументированная позиция комитета — лучший ответ на возможную критику. При этом аргументация носит не политический, а профессиональный характер. Кроме того, мы проводим большую предварительную работу, и проекты заключений депутаты получают не на заседаниях комитета, а за неделю до того. А после обсуждений они корректируются.

Тем не менее на заседаниях комитета есть возможность высказать свою позицию, вступить в дискуссию, и она бывает порой весьма горячей. Если не удается найти общего понимания в ходе дискуссии, ставим вопрос на голосование, и результаты голосования отражаются в стенограмме заседания комиссии. После чего дискуссию при желании можно продолжить на пленарном заседании Думы. Так это работает.

При такой организации работы нет места обидам. Хотя знаю, что в других комитета Госдумы бывают сложные конфликты, в результате которых депутаты не здороваются друг с другом. По-моему, это неправильно и признак неумения работать в парламенте.

— Но Вам-то проще, Павел Владимирович! Всегда есть формальный повод дать отрицательное заключение на законопроект, сославшись на несоответствие конструкции действующего законодательства…

— Просто нужно объяснять депутатам правовую позицию и, во-вторых, никогда не переходить на личности. Когда на нашем комитете кто-то начинает делать замечания, не относящиеся к делу (я называю это «кафедральными отношениями» — университетские работники хорошо понимают, что я имею в виду), приходится пресекать такое развитие дискуссии и возвращать спор в правовое русло.

— В какой степени развито межгосударственное сотрудничество комитета по законодательству? Наше отечественное право, в создании которого Вы принимаете непосредственное участие многие годы, уникально? Варимся ли мы в собственном соку или идёт обмен мнениями на уровне различных государств?

— Иностранные делегации из исполнительной и законодательной власти других стран к нам приезжают постоянно. Вот сейчас китайцы делают новый Гражданский кодекс.

— У них нет Гражданского кодекса? — искренне поразился я.

— Нет. У них вообще мало законов. В Китае эту роль выполняют в основном постановления — правительства и партийные, коих гораздо больше. Собственно, аналогичная ситуация была и в СССР. Сегодня в Китае планируют разработать и принять новый Гражданский кодекс. В связи с чем советуются с нами, изучают российский опыт. Приезжают делегации из Совета Европы. И многие другие.

Интенсивность межпарламентских связей у нас очень высокая, хотя, надо признать, санкции, введенные в отношении России, сказались. Западных делегаций в последние пару-тройку лет стало меньше. Но ситуация компенсируется усилением связей с прочим миром, который десятком стран Запада, конечно же, не исчерпывается.

— В сравнении с правовыми культурами других государств какое место в юридическом мире занимает Россия? Наши кодексы, Конституция, в конце концов… Мир признает феномен российского права?

— Конечно! Отечественный свод законов подготовил в начале XIX века Михаил Михайлович Сперанский. Уникальный мировой пример кодификации. Это было круче, чем Кодекс Наполеона. Другое дело, что в Европе правовая наука была результатом развития общества, а в России процесс носил несколько иной характер. Сначала Сперанского поддержал император, и уже после началось развитие правовой науки и приятие её обществом.

Историки пишут, что император Николай Первый назначил Михаила Михайловича Сперанского начальником 2-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и поручил составить Свод законов Российской империи. К 1830 году было составлено «Полное собрание законов Российской империи» в 45 томах, в которое были включены законы, начиная с «Уложения» царя Алексея Михайловича до конца царствования Александра І. В 1832 году был изготовлен 15-томный «Действующий свод законов Российской империи». На специальном заседании Госсовета в январе 1833 года, посвящённом выходу в свет первого издания Свода законов Российской империи, император Николай I, сняв с себя Андреевскую звезду, надел её на Сперанского.

— Российское право изучается на специализированных факультетах иностранных государств?

— Изучается практически во всех странах. Куда им деваться? Знаю это по личному опыту, так как читал лекцию по Гражданскому кодексу в Барселонском университете. Приглашают выступить с лекциями часто, но езжу я мало. Читал лекции в Германии, в странах СНГ, кстати, в Киеве читал.

Крашенинников, сначала не демонстрировавший интереса к теме иностранного желания познакомиться с нашей правовой культурой и историей, вдруг воодушевился и почти прокричал:

— Интересует, конечно же, их интересует российское право! Уголовное право, антиэкстремистское право, гражданское право. У нас Гражданский кодекс вместе с германским — самый молодой.

— То есть российским правом мы можем гордиться? — осторожно поинтересовался я.

— Во всяком случае стыдиться нам нечего, — отрезал Крашенинников. И после паузы добавил.— В отличие от правоприменения.