Бывший командующий Суровикина: «Сергей не предал присягу»

С июня у россиян нет новостей о местонахождении генерала Сергея Суровикина. Еще недавно командующий военной группировкой в зоне спецоперации, которого называли «Генерал Армагеддон», потом — заместитель командующего и куратором взаимодействия с ЧВК «Вагнер», исчез сразу после того, как осудил решение Евгения Пригожина идти маршем на Москву.

Председатель комитета Госдумы по обороне Андрей Картаполов заявляет, что Суровикин на отдыхе; военкор Ирина Куксенкова анонсирует его скорое возвращение; иноагент Алексей Венедиктов утверждает, что Суровикин не выходит на связь с семьей. Официальные представители о судьбе Сергея Суровикина ничего не сообщают. Как и многие россияне, о генерале беспокоится его бывший командующий, генерал-полковник Валерий Марченков. Он согласился поговорить с корреспондентом URA.RU о тех слухах, что распространяются про «генерала Армагеддона».

— Валерий Иванович, Сергей Суровикин пропал больше месяца назад. Ни одного официального заявления о том, где он, нет. Какие-то анонимные телеграм-каналы пишут, что он на отдыхе, какие-то военкорши анонсируют его скорое громкое возвращение, какие-то каналы утверждают, что он под арестом из-за мятежа Пригожина — мол, он мог быть соавтором этого мятежа и ведется следствие. Он мог отступить от присяги?

— Нет, и никогда такого не было. Даже в самом скандальном эпизоде его биографии — этой истории с августовским путчем 1991 года — следствие, Министерство обороны и президент [Борис] Ельцин признали, что он действовал в соответствии с присягой. Его поэтому и достаточно быстро освободили и сняли все обвинения.

— Насколько хорошо вы знаете Суровикина, насколько продолжительно ваше знакомство?

— Я обратил внимание на Суровикина при первом же знакомстве. Это был август 1988 года. Я был командиром дивизии, а он — командиром роты. И что важно: я, чтобы получить роту, прослужил 3,5 года, а он — всего год. Конечно, меня заинтересовало: что за выскочка? И я в первые годы к нему придирался, но недолго: Сергей — незаурядный человек, знакомством с которым я горжусь.

— Чего стоит только история на учениях в 1989 году: тогда загорелась БМП, и от детонации на полигоне могла вся техника взорваться, люди могли погибнуть. Сергей был старшим лейтенантом, он бросился в машину, выпихнул экипаж и направил машину к обрыву — к Оке. Затопил автомобиль, мы избежали взрыва, и он, к счастью, тоже спасся. А мог ведь ничего и не делать: никакие инструкции не требуют так собой рисковать.

— Когда хотят как-то дискредитировать Суровикина, то чаще всего вспоминают эпизод из 1991 года, когда по приказу ГКЧП он был в Москве на подходах к «Белому дому» и в результате потасовки погибли три человека. Вы тогда тоже были командиром у Суровикина?

— Да, я тогда командовал Таманской дивизией и знаю эту историю досконально. Мы получили приказ готовиться к выходу на Москву еще 18 августа. Было ясно, что [президент СССР Михаил] Горбачев — уже все. Момент был интересный: сначала командующий звонит и отдает приказ готовиться к выходу, но без офицеров. А как это сделать? Потом отбой: вообще не идем. А потом снова приказ: и все-таки выступайте. Противоречивые были команды, это надо понимать.

Нам и Кантемировской дивизии поставили задачу выставить посты и ограничить доступ людей в центр Москвы. Всего должно было быть 28 постов. Половину обеспечивали мы, половину — Кантемировская, которая на задачу вышла вообще без патронов, и никакие посты они не поставили. А Сергей с задачей справился.

И как раз около «Белого дома» — в районе моста — уже были баррикады, троллейбусами было перекрыто движение, и его БМП заблокировали. Они [митинговавшие], останавливая экипаж, пытались залить в трансмиссию бензин. Чтобы вы понимали: при движении это все — взрыв!

Экипажу пришлось защищаться: Сергей предупреждал, что в машине боеприпасы, требовал пропустить колонну, сделал два предупредительных выстрела в воздух, после чего пошел на прорыв завалов и ушел с места конфликта. И никаких последствий тогда не случилось: мы выполнили свою задачу и вернулись в расположение дивизии.

События стали развиваться уже потом. 20 августа к нам на Ходынское поле приехал герой Советского Союза Валерий Бурков, а с ним какая-то женщина в красном пиджаке, еще какой-то мужчина, и представились, что они от Ельцина. Начали торговаться: если наша дивизия переходит на его сторону — то я сразу становлюсь заместителем министра обороны. Я хоть и был депутатом Мособлдумы, но от политических игр был далек, о чем так и сказал.

И сказал, что у меня 10 тысяч солдат и офицеров, которые давали присягу Советскому Союзу, и я не могу представить, чтобы они ее нарушили. Отказались мы, в общем, и служба продолжилась, а еще через две недели меня и Сергея к себе вызвал [министр обороны РСФСР Павел] Грачев. ГКЧП уже провалился.

Ехал я без опасений: Грачева знал хорошо, мы три года учились в академии Фрунзе, наши аудитории были друг напротив друга. Разговор прошел спокойно, разобрались с тем, что же случилось у «Белого дома», мне предложили стать первым заместителем министра обороны, но я снова отказался, и мы вернулись к себе — готовиться к учениям, надо было провести их для французской делегации.

Учения прошли отлично, и меня вызвали на доклад к [замминистра обороны] Владимиру Михайловичу Топорову. А он в ответ говорит: «Приказом министра вы освобождены, забирайте вещи и больше не появляйтесь». Я в подробности рассказывать не буду: про это очень подробно и точно описано у Виктора Баранца в книге «Потерянная армия». На 157-й странице. Всем советую прочитать. Итог в том, что меня восстановили в должности, а вот Сергея арестовали.

— Что ему инкриминировалось, и на каких условиях он был освобожден?

— В этой истории много придуманного. В действительности ничего существенного и страшного и в августе-то не было. У нас был приказ защитить общественный порядок. Этим мы и занимались, для этого и ставили посты. Я повторю: Кантемировская дивизия, несмотря на приказ, ничего не делала. Сергей же задание выполнил полностью. Он вообще такой: выполняет все приказы, которые поступают.

И когда все это проверили, после доклада Министерства обороны Ельцин его и отпустил. И не просто отпустил, он оценил, что Сергей не предал присягу, понял, что Сергей не имел права поступить иначе. После этого Суровикину было разрешено поступать в академию Фрунзе, хотя вообще после ареста в академию поступать нельзя. Он ее окончил с отличием, как и академию Генштаба впоследствии.

— Сейчас даже в западной прессе пишут, что именно благодаря этим знаниям он смог создать линию обороны, ломающую планы контрнаступления ВСУ.

— Это талантливейший военачальник. Но то, что пишут про «линию обороны Суровикина» и показывают эти бетонные «драконьи зубы», это не описание его задумки. Эти «зубы» — это совсем не оборона Суровикина. Он провел рекогносцировку местности и, предвидя действия украинцев по наступлению, так перераспределил личный состав, что сейчас контрнаступление постоянно проваливается. На некоторых участках глубина созданной им обороны — до 10 километров! Он сократил протяженность фронта, пересмотрел саму стратегию обороны.

У нас классически единицей опорной группы считается батальон, а он сделал ставку на роты. В истории российской армии был такой ход. В 1880 году Скобелев в битве при Геок-Тепе сделал единицей не батальон, а роту. И победил. Потом от этой системы отказались, а Сергей ею снова воспользовался. И эффективность его предложений по борьбе с беспилотниками — тоже связана со ставками на роты, как у Скобелева.

— Недавно — уже когда Суровикин исчез — в военкоровских каналах возник спор об ответственности генерала за оставление Херсона. У вас есть замечания к этой операции?

— С военной точки зрения никаких замечаний к решению оставить Херсон нет. Сергей же видел, что Европа и Америка накачивают Украину оружием. Сразу изучил местность, понимал, на что у нас есть силы, а на что — нет, и, уходя из Херсона, спасал и военных, и гражданских, и одновременно воспользовался временем, чтобы создать линию обороны, которая сейчас выдерживает контрнаступление.

— Мне приходилось много слышать о большом авторитете Суровикина в армии. Это действительно так?

— Да.

— С чем это связано?

— Он всю жизнь служит в армии, и его биография состоит из событий, которыми он подтверждал и верность стране, и заботу о солдатах.

Когда он командовал 42-й дивизией в Чечне, вы знаете его публичное обещание, что за каждого убитого русского солдата армия будет убивать по три боевика. И он держал слово. Вместе с солдатами был под огнем.

Когда он служил в Таджикистане был случай: нескольких наших военных местные бандиты взяли в плен. И Сергей — командующий армией — поехал на переговоры с лидерами бандформирований. Его пустили на встречу, прошел все кордоны. Сели за стол. Сергей расстегивает куртку, а под ней — гранаты. Наших ребят отпустили без всяких условий.

Когда его назначили командующим ВКС, это вызвало неприятие: все-таки летчики — это особые люди, и сухопутный начальник для них неприемлем. И кто у него в подчинении: ВВС командует маршал, ПВО — маршал. Суровикин каждую субботу приезжал в Кубинку и летал. Не позерствовал, а реально летал сам, и его зауважали.

— Есть ли примеры не просто эмоциональных, ярких действий, но каких-то системных его решений?

— Сергей Суровикин создал военную полицию, идея которой сначала вызвала колоссальное аппаратное сопротивление. А сейчас — во время спецоперации — она показала свою необходимость. Полиция обеспечивает охрану боеприпасов, сопровождение грузов, разбирается в преступлениях, имеет следственные полномочия. Я уверен, что если бы не Сергей, то никто бы эту полицию с нуля не смог бы создать.

Конечно, когда он пропал в конце июня, это вызвало недоумение, и я уверен, что личный состав армии, солдаты ждут, когда он вернется и снова будет командовать войсками.